Собственно говоря, ефрейтор знал, что жить ему осталось — в лучшем случае часа два, в худшем — до того, как кончится этот намаз, и душки снова пойдут в атаку. К этому — как не сложно было поверить — он относился совершенно спокойно, хоть ему и было то от роду — девятнадцать лет. Просто так выпало. Он пошел служить, и напали враги. Никто не виноват, кроме разве что этих врагов. Но он — раз уж он служит — выполнит долг до конца.

Ефрейтор еще раз ощупал подсумки — гранаты у него были. Целых три — две РГД и одна мощная оборонительная Ф1, которую он взял на растяжки. Были и патроны — до того, как ему принесли три подсумка, у него оставалось ровно семнадцать патронов. Плюс — как и у многих здесь служивших — еще один, в железной капсуле из-под таблеток валидола.

Ефрейтор тщательно осмотрел магазины, ему не понравились два. В одном из них верхние патроны были грязными, по втором — помяты щечки и это грозило задержкой.

Грязные патроны он вытащил, облизал и снова вставил в магазин. Патронами из поврежденного наполнил пустой.

Взглянул на часы.

Время умирать…

Темнело…

Пакистанские коммандос заходили слева, они пытались взять небольшой холм, подавив находящуюся там огневую точку с трофейным пулеметом ДШК и, оказавшись на холме, прицельным огнем подавить остальные огневые точки, пробив брешь в линии обороны. Почему то на сей раз вперед не пошла военная техника, то ли решили что достаточно, то ли не знали, что противотанковых средств больше нет. Одновременно с коммандос — в лобовую атаку ринулись боевики из приграничных лагерей, перешедшие границу вместе с пакистанской армией.

Ефрейтор, перебежав со своей позиции в показавшийся ему более удобной воронку от снаряда, бил одиночными, пытаясь нащупать боевиков до того, как они подойдут на бросок гранаты. У боевиков были и снайперы — одна сейчас весь снайперский огонь был сосредоточен на холме, пулемет надо было подавить любой ценой.

Хлоп!

Есть!

Угадал — когда после перебежки боец залегает — он всегда откатывается влево или вправо. Пятьдесят на пятьдесят. Ефрейтор помнил, что когда человеку все равно, в какую сторону — обычно выбирают сторону рабочей руки, а у большинства людей она правая. Вот и еще один — поднялся для перебежки — словно споткнулся.

Одиннадцать

Одиннадцать человек за сегодня — более чем достойная плата и за позицию, и за него самого. Одиннадцать — за одного. А может — и больше.

— Аллаху Акбар! Аллаху Акбар! — понесшие потери боевики и пакистанские солдаты поддерживали свой дух воинственными кличами.

— Шурави, таслим! Рэзать будем!

Щас тебе будет и Акбар и таслим, разом.

Ефрейтор решил сменить позицию — относительное затишье, лучше встретить врага с новой, чем с известной и уже пристрелянной. Голова гудела от разрывов, глаза слезились от порохового дыма — но надо было стоять, потому что за ними… нет, не Москва, не Сталинград. Просто за ними свои. Советские солдаты.

Прикрываясь остатками кустов, которые здесь высаживали на каком-то госхозном поле, ефрейтор пополз назад и вправо, примерно прикинув позицию, которая даст ему хоть небольшое, хоть пару метров — но господство над местностью. Холм — хотя и такой низкий, что его почти и не видно. По пути рука наткнулась на что-то мягкое, он не стал смотреть, что это такое — отдернул руку и пополз дальше. Когда он дополз до позиции — он увидел распростертого на земле человека, попытался повернуть его — и наткнулся на ствол.