********

Рано утром Вовка явился к зданию проходной завода, рядом уже толпилась кучка его одногруппников, глаза их были печальны, а лица помяты. Ежедневный алкотрафик давал о себе знать, печень источала миазмы дешевых алкогольных коктейлей,  распространяя вокруг хозяев стойкий запах гниющих потрохов с примесью клубничного заменителя.  Вот из проходной показалось тучное тело мастера. Тело махнуло рукой бегло бросив: «Пшли»  – Вяло волоча ноги в стоптанных кроссовках, кучка ПТУ-шников потянулась в проходную. Вован бодро шагал сзади, мастер, проводив Вована взглядом, сплюнул сквозь дырку в передних зубах. Вязкий от сушняка плевок повис на воротнике куртки мастера, что вызвало взрыв гогота в рядах будущих пролетариев.  Завод встретил будущих своих тружеников неспешным попыхиванием нагревательных печей и  подметающими территорию рабочими. Продукция предприятия была слабо востребована, и завод работал лишь на треть своей мощности. Группе учеников – электриков вручив лопаты, метлы и носилки,  велели помогать в уборке территории. ПТУ-шники восприняли идею запоздалого ленинского субботника без энтузиазма, да деваться было некуда. Метлы мерно шуршали по асфальтовым дорожкам, гоняя в разные стороны кучки камешков и подымая столбики пыли, оседавшие на спецодежде и лицах уборщиков. Двое человек таскали носилки, высыпая мусор в кучу у дороги, которую тут же частично раздувал ветер,  частично растаскивали колесами проезжавшие мимо грузовики. Дурдом был налицо, но время шло и дело близилось к обеду, а в дурдоме, как известно,  обед строго по расписанию. Обед в дурдоме – вообще святое дело. Больные без него могут стать буйными и не управляемыми. Примерно то же происходило и с одногруппниками Вовки, в конце-концов, вечно пожилой и вечно сутуло-похмельный мастер, обречённо наблюдавший за молодёжью, махнул им рукой, дав отмашку на окончание бесполезной работы и раздав мученикам талоны на питание, пошаркал стоптанными ботинками в сторону столовки.

В заводской столовке их ждало общепитовское разнообразие – борщ, пюреха, котлеты, пельмени со сметаной, солянка, а для особо одиозных – молочный суп и кабачки с майонезом. Всё это можно было залить чаем, морсом, компотом, но любители кабачков с молочным супом, почему – то всегда упорно брали кисель. Мастеру было уже за шестьдесят, а имя у него было, словно ему было далеко за семьдесят лет – звали его Прохор Лукич. Прохор Лукич был уставшим от цеховой сатураторной газировки работягой, и оплывшим лицом походил на сенбернара. На мелочи он не разменивался и времени на еду понапрасну не тратил. Взяв борщ и пюре с котлетами, он всё свалил в одну тарелку, перемешал, и выхлебал, напоследок вымазав тарелку до блеска куском чёрного хлеба, который тут же и съел, запив чаем со сметаной.

Вован, насытив дикий, утробно рычащий, полуденный голод, тарелкой солянки, неспешно доедая порцию пельменей и рассматривая зал столовой, интерьер которого был выполнен по моде конца семидесятых – в массивном дереве и медной чеканке, заметил, что среди одногруппников нет двоих братьев – Кудряшова и Лысенко. Видимо опять эти два клоуна где-то гасились по кустам, смоля беломорины с забитой в них анашой.