А об Коляна дома еще жена швабру сломала, дабы по шлюхам не шастал и спину им под их «когти» не подставлял.

Посочувствовав товарищу, Василий побрел к дому. По дороге его чуть не сшиб соседский пацан – отморозок, гоняющий на самокате без тормозов с вершины горы. Процесс этот пацаненку очень нравился, особенно он любил проскакивать на полной скорости перед автобусами, иногда правда не успевал и со всей дури впечатывался им в борта. Шоферы к нему привыкли и лишь иногда добавляли газу, тренируя реакцию начинающего камикадзе. Родителям до его увлечения дела вовсе не было, вот и гонял он днями напролет, пугая прохожих.

Колян , проследив взглядом за удаляющимся вниз, к реке пацаном, вздохнул, зажмурил глаза, вспомнив как он когда-то так- же проскакивая на самодельном деревянном самокате пугал зазевавшихся прохожих и так же, как и Вовчик падал с черемухи ломая вечно стоящую под ней скамейку.

Жизнь старого рабочего квартала была такой – же унылой и заторможено – однообразной, как и его обитатели. И жизненный путь любого из них можно было спрогнозировать с точностью Гидрометеоцентра, который все же иногда ошибается…

***********

Вся школа пролетела как один день, не настолько быстро, насколько однообразно. Вовчик носился по улице с друзьями, строил шалаши, рыл ловушки для окрестных алкашей, ходил на реку, жег костры в лесу, кидая в них ампулы и баллончики от дезодорантов. Иногда, разжившись натриевой селитрой, пацаны делали «шипягу» – пропитывали газеты раствором селитры и, поджигая их, засовывали в стеклянные бутылки из – под растворителя. Опасная это была штука, много народу покалечила, но все же пользовалась большим успехом в пацанской среде, несмотря ни на что. Временами пацанам удавалось разжиться бражкой и устроить небольшое веселье, во время которого не столько пили, сколько блевали.

И вот постепенно приближалось отрочество – время, когда желания сильно превышают возможности, а редкие дельные мысли душатся обильно продуцируемыми гормонами. Легкая бражка давно уже сменилась разбавленным спиртом, на смену выкуриваемым листьям тополя и сосновым иголкам, пришли схожие с ними по запаху, но более крепкие сигареты «Прима», а на смену школе – пришло ПТУ.

Все свободное время Вована теперь проходило на близлежащей заброшенной стройке, среди полуразрушенных стен, битого кирпича и обгаженных углов чьих-то несостоявшихся квартир. Такая обстановка ничуть не смущала подростков, а крыша и стены надежно защищали не только от чужих глаз, но и от дождя и ветра. Прибежище пацанов представляло собой одну из комнат квартиры с заколоченными досками окном, принесенными со свалки продавленным диваном, ободранными креслами и дощатым столом, поверхность которого была обильно украшена матерными словами, рисунками на сексуальные темы и росписями постояльцев. Поверхность стола, на которой порой отражалась вся жизнь обитателей этого шалмана, по широте передаваемых образов и эмоций можно было сравнить со стенами некогда заселенной неандертальцами пещеры.

Вовчик сидел в прожженном кресле, глубоко провалившись в продавленный поролон и запустив пальцы в разросшуюся подобно дикому кустарнику шевелюру, задумчиво разглядывал заплеванный бетонный пол. Приятелей Вована пока не было и царящую тишину нарушал лишь периодически доносящийся с наполовину разобранной крыши стук листа жести, который видимо развлечения ради, старался окончательно сорвать легкий и теплый майский ветерок.