– Если потребуется, то даже герцогиня голштинская Софья-Фредерика вновь соединила бы себя с ним узами брака, – напыщенно произнес Иван Антонович, но лицемерно добавил.

– Но, к сожалению, увы нам, она отшатнулось в прежнее лютеранство, ради пользы дела. А потому на возобновление брачных отношений со своим «воскресшим мужем» Екатерина Алексеевна рассчитывать не может. Хотя я уверен, что будь расклад несколько иной, мы увидели воркующую семейную парочку, совершенно не отягощенную моралью и супружеской верностью. Лишь холодный политический расчет, изрядно приправленный цинизмом и лицемерием с ложью.

– Хорошо, что ты не послушал моего совета ее отравить или пристрелить. Я как-то привык решать дела по старинке. Не люблю, когда бывшие враги угрозу представляют!

– А вот это зря, ваше высокопревосходительство, – ханжеским тоном произнес Иван Антонович. – Врага не надо убивать, это порой экономически нецелесообразно, если есть возможность заставить его на тебя честно работать, – тут император хмыкнул:

– Зачем будущих сотрудников убивать?!

Это крайне не выгодно и опрометчиво!

Нужно убивать только тогда, когда в этом острая необходимость. А если последней нет, то убийство ради убийства не более чем живодерство и напрасная растрата ценных человеческих ресурсов.

– У меня иной раз впечатление, что ты, кормилец, какой то механизм бездушный, прости уж, государь. Неприятельских солдат для тебя нет, а лишь живые силы противника, которые нужно перевести в категорию полуживых, неживых и мертвых!

Фельдмаршал усмехнулся и покрутил головою, видимо болела шея. И выругался в сердцах:

– Прах подери, я чуть с ума не сошел, когда от тебя первый раз такой выворот мысли услышал. И сейчас ты загнул насчет человеческих ресурсов – такое услышишь, и всю ночь спать не будешь, а то и заикаться начнешь. Ты как Петр Алексеевич, людей считаешь, подобно деталям государственного механизма, винтикам всяким.

– Поневоле приходится, Христофор Антонович, – голос Ивана Антоновича стал серьезным.

– Я их судьбами распоряжаюсь, на смерть посылаю порой – поневоле абстрагироваться надо, иначе с ума сойду от переживаний. А потому нельзя мне понапрасну кровь человеческую проливать, особенно своих подданных. Для меня главное выгода и благополучие для державы Российской, о том и памятка мной на всю жизнь получена.

Император положил на столешницу искалеченную ладонь. Нахмурился, додумал и негромко заговорил:

– Смотри какая ситуация интересная вырисовывается. Мы прекрасно знаем, что в Черногории самозванец. Вот только для кого он опасен? Для нас? Даже не смешно – разоблачить можем в минуту, предъявить свидетельства, выслать знающих истину людей!

Иван Антонович прошелся по кабинету и остановился рядом с Минихом, что расположился в кресле.

– А теперь поставь себя на место иностранных послов – русский двор хранит угрюмое молчание, когда речь заходит о «чудесном спасении Петра Федоровича», ставшего черногорским царем Стефаном, первым этого имени. Петербург не клеймит его самозванство яростными филиппиками, не требует покарать! Наоборот – посылает помощь. Деньги, солдат, оружие, корабли! Перечень достаточно велик! Ты бы задумался над такими кунштюками судьбы, будь королем Пруссии, турецким визирем или султаном, либо венецианским дожем?!