— Лежи тихо, не суетись, — велел он, заметив мои судорожные подергивания. — Заживление идет нормально.

— Ск-колько? — ухитрился прокаркать я, и на это слово ушли все силы.

— Вчера утром тебя привезли, то есть полтора суток, — он скорее угадал мой вопрос. — А если все пойдет, как идет, без осложнений, то сегодня вечером встанешь, а дня через три мы тебя вернем в строй.

Это после раны в живот? С перебитым бедром?

Равуда, сученыш, не пожалел на меня пуль, и теперь я знал, что его ненависть очень сильна, что он не просто собирается издеваться надо мной, делать мне больно, он готов убить… Вспомнив кайтерита, я сжал кулаки, и на это маленькое движение ушли все остатки сил, меня замутило.

— По нужде ходи по себя, — приказал врач. — Трубки в нужные места вставлены. Поплохеет — кнопка вызова вот тут.

И он ушел, а я остался.

Лежать на спине под аккомпанемент неуемной грызни в животе, где регенерировали мои кишки, разглядывать ногу, обмазанную какой-то лечебной субстанцией, мочиться через катетер, что оказалось болезненно, но в общем терпимо, и ждать, ждать…

Соседи меня особенно не доставали, да большинству из них было вообще не до меня. Знакомых среди них не имелось, людей тоже, и сам я на контакт идти не спешил, думал свои невеселые мысли.

В этот раз мне повезло, меня спас оказавшийся рядом Йухиро… а в следующий? Нет, Равуда не откажется от своих планов, как-то связанных с тем, что у меня есть дочь… откуда он вообще узнал о существовании Сашки?

Разве что от командиров, от той же Лирганы, она в курсе.

В какой-то момент я задремал, и снился мне дом, мама у нас в гостях, Юля с обычной солнечной улыбкой, дочка на коленях, как всегда с тысячей вопросов, на которые надо ответить вот прямо сейчас… А потом стена на кухню рухнула, и в пролом ринулись мои соратники в бронезащите, шлемах, с автоматами — оскаленные рты, выпученные, невидящие глаза.

Я проснулся рывком, тяжело дыша, потный, дрожащий.

Обнаружил, что свет в лазарете притушен, а рядом с моей койкой на табуретке сидит сержант-техник Диррг.

— Привет, — сказал он, растерянно моргая. — Как узнал, что ты тут, так вот и сразу… Как ты?

— Привет, — отозвался я.

Живот саднил все так же, а вот нога почти не болела, и я даже мог напрячь ее и не поморщиться.

— Ничего, — ответил я. — Жрать и пить пока нельзя, кормят внутривенно. Дело швах.

— Кое-что можно, — он воровато оглянулся, и поднял на ладошке цветок, словно выточенный из горного хрусталя — прозрачный, с бегающими внутри голубыми сполохами. — Прямо со стола Гегемона, во рту тает, даже в пищевод ничего не попадет. Клянусь задницей того же Гегемона.

Я хмыкнул.

Жрать хотелось неимоверно, и это наверняка было хорошо, поскольку раньше я никакого голода не ощущал.

— Давай рискнем, — сказал я. — Кусок только.

Я взял хрустальный лепесток и положил на язык, ожидая нечто цветочное, сладкое. Мятная горечь обволокла мой рот, ее сменила смолистая густота, морская соль, сладость винограда «Изабелла», привкус плесени от выдержанного сыра… я попытался сглотнуть, и понял, что нечего.

Остатки цветка я схрумкал в пять минут, и сразу ощутил себя бодрее, в голове прояснилось.