Пит впустил меня, провел на кухню и познакомил со своим братом. Тот встал, пожал мне руку и жестом предложил стул. Сам он садиться не стал, а подошел к плите и, обернувшись ко мне, сказал:

— Благодарю вас, что пришли. Я могу задать вам несколько вопросов, мистер Скаддер? Прежде чем мы приступим к делу?

— Пожалуйста.

— Может быть, сначала что-нибудь выпьете? Нет, не спиртного. Я знаю, что вы с Питом познакомились на собраниях «АА», но у нас готов кофе, а если хотите, могу предложить вам чего-нибудь прохладительного Кофе сварен по-ливански — это примерно то же самое, что по-турецки или по-армянски, очень густой и крепкий. Там есть еще банка растворимого, если хотите.

— По-ливански — это звучит неплохо.

На вкус это оказалось тоже неплохо. Я отпил глоток, а он спросил:

— Вы детектив, так ведь?

— Без лицензии.

— Что это означает?

— Что я работаю неофициально. Время от времени выполняю задания какого-нибудь большого детективного агентства и тогда работаю по его лицензии, но в остальных случаях действую в частном порядке.

— И когда-то вы были полицейским.

— Верно. Несколько лет назад.

— Так. Форму носили или работали в штатском?

— Я был детективом.

— Это у которых золотой значок, да?

— Правильно. Несколько лет работал в шестом участке, в Гринвич-Виллидж, а до этого некоторое время проработал в Бруклине. В семьдесят восьмом участке, это Парк-Слоуп[6] и немного севернее, там это место называют Борем-Хилл.

— Да, я знаю, где это. Я вырос на территории семьдесят восьмого участка. Знаете Берген-стрит?

— Конечно.

— Вот там мы и выросли — я и Пит. В тех местах, по соседству с Корт-стрит и Атлантик-авеню, много приезжих с Ближнего Востока. Ливанцев, сирийцев, йеменцев, палестинцев. Моя жена была палестинка, ее родители жили на Президент-стрит. Это Южный Бруклин, но сейчас тот район называют, по-моему, Кэррол-Гарденз. Как, кофе ничего?

— Отличный.

— Если захотите еще, не стесняйтесь. — Он хотел что-то добавить, но передумал и взглянул на брата. — Не знаю, старина. Сомневаюсь, что из этого что-нибудь выйдет.

— Расскажи ему, о чем речь, малыш.

— Не знаю. — Он снова повернулся ко мне, поставил стул спинкой от себя и уселся на него верхом. — Вот какое дело, Мэтт. Можно, я буду так вас звать? — Я сказал, что можно. — Вот какое дело. Мне надо знать, могу ли я вам кое-что сообщить, чтобы потом не ломать себе голову, кому вы об этом расскажете. В общем, вопрос сводится к тому, насколько вы еще полицейский.

Хороший вопрос, я сам частенько над этим задумываюсь.

— Я проработал в полиции много лет, — ответил я. — Но с тех пор как я оттуда ушел, во мне с каждым годом остается от полицейского все меньше и меньше. Вы хотите спросить, сохраню ли я в тайне то, что от вас услышу? Официально у меня нет статуса адвоката. То, что вы мне расскажете, не будет считаться конфиденциальной информацией. В то же время на службе закона я не состою, а значит, сообщать властям о том, что узнал, обязан не в большей степени, чем любой другой гражданин.

— И что из этого следует?

— Не знаю, что из этого следует. По-разному бывает. Вряд ли я могу обещать вам что-то определенное, не зная, что вы собираетесь мне рассказать. Я приехал сюда потому, что Пит не хотел ничего говорить по телефону, но вы, кажется, и здесь ничего не хотите говорить. Может, мне лучше отправиться домой?