– Значит, теперь ты, мальчик, не какой-нибудь младший принц, – пользуясь тем, что музыканты разыгрались и гремели на весь ресторан зажигательный мадьярский чардаш, Жан говорил пусть негромко, но вполне свободно. – Ты у нас теперь Искупитель… да?

– Я… я так думаю, – прошептал Маркус.

Мне все никак не удавалось постичь смысл разыгрывающейся перед нами сцены. С чего бы вдруг Маркусу так теряться от появления старого лекаря? А Жан Багдадский, незадачливый барон и старый мизантроп? Ну, спорили мы о том, какова природа Маркуса, что он людям несет, но откуда такая ирония?

– Как твой насморк, Маркус? – продолжал расспросы Жан. – Ты же поздней осенью всегда болел.

– Ничего, – сказал Маркус, быстро проводя ладонью по носу.

– Мальчики всегда здоровеют, если не сажать их в теплицу, – удовлетворенно произнес Жан.

И тут я понял.

Мы-то все знали Маркуса уже после его бегства из дворца.

Жан Багдадский, волей судьбы, знал Маркуса лучше, чем иной родитель – собственное дитя. Жан лечил его от бесчисленных детских хворей, ставил клизмы, когда юный аристократ объедался в саду зеленых груш, прописывал примочки, если младший принц, подобно простому подмастерью, получал за проказы порцию розог. Как поверить в великую судьбу Маркуса, если Жан помнит его вопящим сопливым дитём, не желающим пить горькую микстуру?

И точно так же сам Маркус. В Версале он привык к своей незавидной роли владетельного бастарда. Привык, но не смирился. Найдя Книгу, познав Слово, Маркус поверил в свое новое предназначение. Распрощался со старой жизнью. И вдруг появился Жан. Знающий его с младенчества. И Маркус волей-неволей вспомнил себя прежнего.

Ох нелегко приходится тем, кто знал сильных мира сего до их возвышения!

Жан покашлял в ладонь, лукаво глядя на Маркуса. И будто удовлетворенный тем, что сразу поставил мальчика на место, перестал обращать на него внимание:

– Нам не стоит тут задерживаться. Поедим – и сразу же в номер. Наш дилижанс отправится рано утром, по холодку.

Никто с ним не спорил.

Есть люди, которые от волнений и опасностей будто укрепляются в спокойствии. Крепко спят, с аппетитом едят и всяко радуются жизни. Вообще-то и я из их числа – иначе не занимался бы своим промыслом. Но сегодня меня будто подменили. Может быть, выпало приключений больше, чем обычно, – ведь еще утром мы были в Державе, шли подземными ходами, а с тех пор чего только не случилось.

Так или иначе, но мне не спалось.

Давно уже все уснули – Хелен с Маркусом заняли одну койку, Жан – другую, мы же с Йенсом улеглись попросту, на полу. Тоненько похрапывал во сне лекарь, ворочалась летунья, я же лежал неподвижно и глядел в потолок, по которому бегали тени от уличного фонаря.

Везет нам. Ох как везет! Можно сколь угодно себе говорить, что удача – лишь награда, приходящая к достойным, сильным духом и телом. Но я по опыту знаю, что удача любит отворачиваться в самый неподходящий момент.

Вот бегают по потолку тени, складываются в узоры – один другого затейливее. Так и наша жизнь – череда света и тьмы. И не понять, от чего пошла в жизни черная полоса, как не понять, глядя на тень, что ее отбросило – ветка ли дерева, пролетевшая за окном ночная птица или чья-то рука, поднятая в свете фонаря…