— Я люблю тебя! — крикнула я.

— Я тоже люблю тебя, — заключил он меня в объятия. — Когда-нибудь ты простишь меня. Если простишь, — поправился он, — ты знаешь, где меня найти. Ты ведь знаешь?

Я молча кивнула, уткнувшись носом ему в грудь. Сзади кашлянули.

— Мне пора, — прошептала я.

— Иди, — оттолкнул он меня легонько и провел рукой по мокрым глазам.

Я повернулась и побрела к лифту. Не оглядываясь. Да и зачем?

Питере в аэропорту меня встретили, провели через таможню, посадили в машину, и вот я дома. Как будто и не уезжала никуда. Прошло полтора месяца с моего отсутствия, а впечатление такое, что полжизни. «Ничего, ничего, — сказала я сама себе, — мы и не такое переживали, и это тоже переживем»

Сказать, что Вилька обрадовалась, не то слово. Когда я позвонила ей на трубу, она долго не могла поверить, что это я и что я дома. Примчалась, так быстро, как только смогла. Весь вечер мы проговорили и полночи. Выпили два литра чая и съели огромный торт.

— А Сергей Николаевич большой бякой оказался, — резюмировала Вилька, — И ведь, небось, из благих намерений наврал, задери его коза, — и, вдруг, выпалила: — Я замуж выхожу.

Я так и застыла с открытым ртом.

— За кого?

— Ох! — вздохнула она тяжко.

— Ты совсем того, что ли? — покрутила я пальцем у виска. — У вас разница какая в возрасте, забыла?

— Да знаю я, знаю, — махнула она рукой. — А куда деваться? Я в залете. Это может мой последний шанс. После трех абортов, сама понимаешь…

— А ты уверена, что это Ромкин бебик, а не того мачо, который тебя кинул?

— А я еще до мачо залетела, — вздохнула Вилька, — потому, может, и поехала с ним очертя голову, гульнуть напоследок, так сказать.

— А Ромка, что говорит?

— А что Ромка? Не знаешь, что ли? Будешь рожать, говорит и точка. А спорить с ним, сама понимаешь… Я говорю, безотцовщину растить не буду, а он… Ну, в общем, ты понимаешь…

— Я понимаю, — кивнула я. — Я все понимаю, кроме одного — ты сама-то этого ребенка хочешь или нет?

— Не знаю, — жалобно завыла Вилька. — Ничего не знаю. Боюсь только ужасно.

— Чего боишься-то, дурочка? — засмеялась я.

— Всего, — хлюпнула она носом, — замуж боюсь, рожать боюсь, всего боюсь. Что я делать буду, а?

— Вот теперь я верю, что ты в залете — на лицо все симптомы беременности: повышенная нервозность, слезливость и прочее. А еще ты курить бросила?

— Бросишь тут, — проворчала Вилька, — Ромик сказал, башку отвернет.

— Это что ж получается, мы с тобой обе будем пузатые и толстые ходить? — всплеснула я руками.

— Получается, так… — Вилька широко раскрыла глаза и вдруг прыснула со смеху, видимо, представив себе эту картину.

Так и вышло: обе пузатые и толстые гуляли мы по осеннему саду Красновской дачи. Я на седьмом месяце, а Вилька на пятом.

— Вот почему так? — спросила она, присаживаясь на скамейку. — Ты вон какая стройная, и живота почти нет. А я как корова?

— Не знаю, — пожала я плечами, — конституция у меня такая. А живот у меня есть, только его не видно.

— Накрылась моя карьера, — вздохнула Вилька.

— Да ладно тебе, — махнула я рукой, — не работа и была.

— Точно. Я вот думаю: хватит на чужого дядю пахать. Надо свое дело открывать.