Парижанин не умер, я отделаюсь всего лишь десятью годами ссылки на галеры…
Сердца всех присутствующих наполнились радостью, и все открыли Бернару свои объятия, но первая, кто бросился ему на грудь, была Катрин.
Бернар сделал движение, чтобы прижать ее к своему сердцу, но тщетно, так как у него были связаны руки. Аббат Грегуар заметил печальную улыбку, которая проскользнула по губам молодого человека.
— Мсье мэр, — сказал он, — я надеюсь, вы отдадите распоряжение, чтобы Бернара освободили!
— Жандармы, этот молодой человек свободен, — сказал мэр, — развяжите его!
Жандармы повиновались. Наступил момент радостного смятения. Отец, мать, жених и невеста бросились друг к другу, образовав беспорядочную группу. Слышались радостные восклицания. Все плакали. Даже у мэра на глазах выступили слезы.
Один лишь Матье шептал проклятия.
— Отведите этого человека в тюрьму Вилльер-Котре, — приказал он, указывая на Матье, — и хорошенько стерегите его!
— Бедный дядюшка Сильвестр, — сказал Матье, — придется побеспокоить его, в такой час!
И, вырвав свои руки из рук жандармов, которые хотели надеть на него наручники, он сложил ладони около рта и издал крик чайки, затем дал жандармам надеть на себя наручники и покорно последовал за ними.
Глава X. Заключение
Матье был отправлен в тюрьму Вилльер-Котре и помещен под охрану дядюшки Сильвестра вместо Бернара Ватрена. Когда виновный был уведен под охраной жандармов, когда мэр вышел, опустив голову и бросая назад полные раскаяния взгляды, и обитатели Нового дома остались без посторонних — потому что добрая хозяйка трактира, матушка Теллье, достойный аббат Грегуар, Лаженесс и Бобино, которые так хитро довели драму до счастливого конца, и друг Франсуа, который напал на след с ловкостью, достойной Последнего из могикан, — не были для них посторонними, и ничто больше не мешало проявлению радости в семье.
Прежде всего, отец и сын обменялись крепким рукопожатием. Рукопожатие сына означало:
— Вы видите, что я не солгал вам, батюшка. — Разве я когда-нибудь серьезно подозревал тебя, Бернар? — отвечало рукопожатие отца.
Затем мать и сын застыли в нежном объятьи. Обняв сына, Марианна шептала:
— Подумать только, ведь все случилось по моей вине!
— Тсс! Не будем больше об этом говорить, — ответил Бернар.
— Это мое проклятое упрямство всему виной! — Не нужно говорить об этом!
— Ты простишь меня, бедное мое дитя?
— О, матушка! Дорогая матушка!
— Во всяком случае, я уже достаточно наказана!
— И вы будете достойно вознаграждены, как мне кажется!
Отойдя от матери, Бернар протянул руки аббату Грегуару и, глядя доброму священнику прямо в глаза, спросил:
— Вы ведь тоже не сомневались во мне, господин аббат!
— Разве я не знал тебя лучше, чем твои отец и мать, Бернар?
— Лучше? — спросила мать.
— Да, лучше, — ответил отец.
— О! — воскликнула старушка, как всегда готовая вступить в спор, — я бы хотела узнать, кто может утверждать, что знает ребенка лучше, чем его родная мать!
— Тот, кто создал его духовно, после того, как мать создала его физически, — ответил Ватрен. — Разве я возражаю? Так что сделай как я, мать, и помолчи.