– Скажи мне, отбросив всю свою обиду на меня и всю свою ревность, – Незнамов вдруг снова ухватился за меня, как утопающий хватается за соломинку. – Ты любишь меня, Витка? Только честно ответь! Не кривя душой и забыв то, что видела сегодня днем. Ты любишь меня, маленькая?!

Я стояла перед выбором. Вряд ли когда-нибудь прежде в моей жизни случалось подобное. Мне очень сложно было ему соврать, как почти невозможно и сказать правду. Он с диким, каким-то вожделенным ожиданием смотрел мне прямо в глаза и то и дело встряхивал, словно тряпичную куклу, не забывая приговаривать:

– Честно скажи, любишь или нет?! Или ненавидишь после всего того, что произошло?! Ответь: ты меня любишь?! Ответь!!!

– Да, – обреченно уронила я голову на грудь и заревела. – Я люблю тебя, скотина ты последняя! Я так тебя люблю, что была готова на все ради тебя, а ты...

– Спасибо. – Он еле слышно прошептал это, но я услышала. – Спасибо, детка. Прости меня, если сможешь.

Он поцеловал меня в лоб и, снова уложив на кровать, бережно подсунул мне под голову подушку.

– Отдохни, Витуля. Для тебя это все слишком сложно. Отдохни. Я скоро...

Я смотрела сквозь слезы, как он набрасывает на плечи куртку от спортивного костюма. Как надевает кроссовки и завязывает шнурки (!). Как потом медленно идет к двери. Затем останавливается, машет мне рукой, приветливо улыбается и уходит. Произошло это быстро или нет, я не помню. Помню только ощущение жуткой горечи в душе. И еще сильное желание закрыть глаза, уснуть и никогда больше не просыпаться.

На самом деле, прикрыв глаза, я почти тут же провалилась в сон. Сколько я проспала, не знаю. Помню только, что разбудил меня жуткой силы грохот. Я открыла глаза, поражаясь темноте, царящей в коттедже. Точно помню, что, уходя, Незнамов света не выключал. Что же тогда могло произойти с электричеством в доме, если на улице освещение в полном порядке?

Поворочавшись немного, тестируя собственную голову с целью выявления похмельного синдрома, я, постанывая, поднялась и прошлепала к окошку. Зрелище, представившееся моему замутненному сном взору, заставило меня исторгнуть отчаянный вопль и кинуться прочь из дома.

Все горело! Во всяком случае, мне казалось, что весь кемпинговый комплекс объят пламенем. Никакого электрического освещения, никаких людей. Лишь дикое бушующее пламя пожара, огромное зарево которого освещало все вокруг. Огонь ревел, словно стая взбесившихся буйволов. Пламя клокотало, исторгая вулканический гул, страшнее которого может быть только преисподняя. Я летела, не разбирая дороги, и тут поняла, что огнем объято лишь здание столовой. Спустя минуты три рассмотрела и испуганных отдыхающих, толпой сгрудившихся в отдалении и не делающих никаких попыток тушить пожар. Никто не бегал с огнетушителями, не пытался суетливо передавать ведра с водой от пожарного гидранта, который располагался метрах в тридцати от столовой. Одним словом, налицо полнейшее бездействие, апатичное созерцание, граничащее с тупейшим из тупых равнодушием.

– Что такое?! – громко завопила я, поравнявшись с толпой отдыхающих, облаченных кто в пижамные брюки (в основном мужчины), кто в длинные купальные халаты. – Где пожарные?! Почему никто не тушит пожар?!