Вопреки свирепости хищников, популяция слов не переставала расти, непрерывно пополняясь за счет притоков иммигрантов и плодовитости противоестественных союзов, в то время как в мозгу Макса ежедневно угасало по островку клеток. Борьба была безнадежной. Слова непрочные, холодные, бессмысленные, слова, которые забываешь, стоит только расстаться с ними на несколько дней, как это бывает с существами без душ, слова, одетые в непроницаемую броню, вновь с жестокостью напоминали ему о своем существовании и окружали его хороводом призраков. Макс подумал, что сжег свою жизнь напрасно, желая стать ходячим словарем. Еще десять, может быть пятнадцать лет, и он будет не более чем невеждой.

Было слышно, как кто-то стучал в дверь на первом этаже. Решив, что Жиль забыл ключи, Пиу сбежала вниз. Она вернулась в сопровождении Буффало, на лице которого бренчали многочисленные кольца.

— Я думал, ты еще в лазарете. Но мне сказали, что я найду тебя здесь. Как дела?

— Так себе… Предупреждаю, сейчас у меня голова не для шахмат.

— Я не ради игры сюда пришел. Думаю, одна твоя подружка влипла в историю.

— Какая подружка?

— Я ее не знаю, видел, как сегодня ночью она психовала перед твоей дверью. Она явно была не в себе. Тут нарисовался Пупаракис и затолкал ее в свой «яг».

— Скажи мне, как она выглядела.

— Вроде светловолосая, малолетка, хорошо сложенная. Увидев «яг», она хотела слинять, но Пупаракис ее сцапал, и в конце концов она потащилась за ним, как собачонка. Я подумал, что должен тебе об этом рассказать.

— Ты правильно сделал.

Буффало, ничего не ответив, продолжал столбом стоять перед инвалидным креслом. Максу не удавалось собрать свои мысли.

— Не стой так, — сказал он, — у меня от тебя голова кружится.

Буффало пододвинул к себе стул и сел на краешек. Он проглотил две таблетки кодидола, запив их глотком слабительного сиропа, флакончик которого он всегда носил в заднем кармане брюк.

Пиу, прежде чем уйти в свою комнату, принесла бутылки с пивом и маленькую баночку оливок.

— Эта, — сказал Буффало, — если сломает кость, то не понадобится даже рентген делать. Должно быть, Жилю не слишком весело трахать эту арматуру…

Макс сухо прервал его:

— Хватит скалиться, не смешно.

— Ладно, никто не скалится. Я отлично понял, что попал не на праздник. Я пришел оказать тебе услугу, а ты мне тут козью морду строишь.

— Ничего я тебе не строю, я думать пытаюсь.

— Вот-вот. Ты проводишь жизнь в размышлениях. Потому у тебя и вид старого хрена. У тебя мешки под глазами такие, что в них можно растить кенгурят, и ни одного крепкого волоса на голове.

— Отстань. Уже запарил меня по самые яйца.

— Я и не знал, что они у тебя есть.

— Погоди, вот выберусь из гипса, увидишь, есть ли они у меня.

— Когда ты выберешься из гипса, ты будешь хромать, и вид у тебя будет еще хреновее.

Жиль вернулся с рынка с сеткой ракушек и бутылью, в которой плескалось розовое вино. Буффало поздоровался с ним и тут же попрощался, прежде чем тихо удалиться.

— Что с тобой? Вы поссорились?

— Да нет. Ты нашел то, что хотел?

— Представь себе, морских петушков не было. Вместо них я взял венерок и еще полкило букцинума.