Чтобы вернуться к себе, Буффало направился по улице Муан и вышел на старый устричный рынок. Тогда-то он и увидел светлый силуэт, скользящий в тени старых пакгаузов. Он спрятался за щитом автобусной остановки и присел на корточки, позвякивая кольцами.

Вначале ему показалось, что девушка была совершенно голая. Когда она поравнялась с укрытием, он понял, что просто мокрое платье облепило ее тело. Точно беглая преступница, она шла, крадучись вдоль стен, останавливаясь каждые сто метров, чтобы осмотреться.

Он пошел за ней, держась на некотором расстоянии. Его подошвы из латекса при соприкосновении с мокрой мостовой производили легкий хлюпающий звук. Если она никуда не свернет, он сможет сцапать ее в конце улицы Бланш, которая выходит к причалам. Лица ее он рассмотреть не успел, но и покачивания бедер было уже достаточно, чтобы предположить, что скучно не будет.

Неожиданно она остановилась и резко обернулась. Буффало нырнул под козырек, но, видно, недостаточно быстро, поскольку она кинулась бегом прямо к верфям.

В нескольких сотнях метров зубчатые каркасы подъемных кранов вырисовывались в желтом свете ламп на фоне вереницы кронштейнов. Буффало больше не пытался прятаться. Он приближался открыто, по середине улицы, впившись взглядом в свою добычу.

В двадцати метрах от причалов она, мгновение поколебавшись, встала как вкопанная перед хорошо знакомым Буффало домом. Когда он увидел, что она звонит и молотит в дверь, глядя на окна последнего этажа, он не сделал больше ни шага. То, что эта девушка знала Макса, все меняло. Он должен был отказаться от идеи затащить ее на пустырь, и ему не оставалось ничего другого, кроме как повернуть оглобли. Или с любезным видом вежливо обратиться к ней и предупредить, что с Максом произошел несчастный случай.

Он даже не успел ни на что решиться. Мощные фары осветили фасад, и белый «ягуар» остановился, взвизгнув шинами. Девушка попыталась убежать по улице Бланш, но какая-то тень ринулась к ней.

Буффало узнал Константина Пупаракиса. Девушка немного посопротивлялась, затем грек стал что-то нашептывать ей на ухо, и она покорно последовала за ним в «ягуар».

— Я тебя внимательно слушаю, — сказал Макс. — Ты меняешь платье, и тебя удивляет то, что с тобой при этом происходит. А потом?..

— Потом я смотрюсь в зеркало, и увиденный образ подсказывает мне, как я должна буду двигаться, какой ширины делать шаги, как держать руки и голову…

Пиу остановилась на мгновение, забыв о намыленной перчатке, от которой по гипсовой повязке тянулась длинная дорожка мыльной воды. Спустив пижамные штаны, Макс терпеливо ждал, когда она возобновит мытье, прерванное в начале их разговора.

— Ты понимаешь, я должна не только облечься в платье, нужно, чтобы платье стало частью меня, как кожа или волосы…

— Я понимаю, — сказал Макс.

Она погрузила банную перчатку в раковину, намылила ее и мягко провела ею под пупком Макса.

— А если, например, ты дефилировала бы перед Жилем, мной и еще несколькими знакомыми?

— Это не одно и тоже. Вы меня слишком хорошо знаете. Вы будете видеть меня, а потом платье, и опять меня, и снова платье. Образ будет двоиться, цельности не возникнет. Это будет до смерти грустно.