Подошел к неверной и, схватив за волосы, выволок на средину комнаты. Говорить не хотелось. Вообще. А тут еще и ком в горле, да такой, что боль невыносимая, и дышать нечем. Зажмурился так, что из уголков глаз слезы пошли, невольно всхлипнул и полоснул клинком по белоснежной тонкой шее, враз прорезав ее до самого позвоночника…

– Как он смел! – Ростислав будто пардусом[4] обернулся в сторону вошедшего в горницу, вперив в Федора гневный взгляд.

– Его правда, князь, – заступая дверь так, чтобы тот не смог покинуть помещение, твердо произнес дружинник.

– Отойди в сторону, – прошипел князь.

– Не отойду. Хоть казни.

Нож покинул ножны и замер у горла дерзнувшего противиться княжеской воле. Федор нервно сглотнул, невольно скосив взгляд вниз, хотя и не мог видеть лезвие. Потом твердо посмотрел в глаза Ростислава.

– Вторуша сам виноват. И коли ты в гневе примешь решение казнить, то и до беды недолго. Не все бояре примут это, да и дружина разделится. Добром это не кончится. По «Правде», Ратибору полагается вира в казну. За убиенного прелюбодея Вторушу восемьдесят гривен, за неверную жену двадцать.

– То есть он моего ближника казнит по своей воле, а я должен это принять, – брызжа слюной, гневно выплюнул молодой князь.

При этом он надвинулся на Федора, продолжая удерживать отточенную сталь у его горла. Парень почувствовал, что еще малость надавить, и кожа будет взрезана. Едва удалось сдержаться, чтобы не скрутить этого дурака. Не ссориться ему нужно с князем, а занять место покойного Вторуши.

– Сейчас, – делая ударение на этом слове, вновь заговорил Федор, – «Правда» на его стороне. Но так оно будет не всегда.

– Уверен? – продолжая сверлить его взглядом, поинтересовался князь.

– Знаю, – убежденно произнес парень.

– И когда правда свершится?

– Не минует Вторуше и сорока дней.

– Я подожду, – убирая нож в ножны и дергая щекой, произнес Ростислав.

Отошел к столу. Схватил кувшин со сбитнем и, опустошив его в несколько долгих глотков, аккуратно поставил на стол. Отер рушником губы, прикрыл им же опустевшую посуду. После чего обернулся к Федору с совершенно спокойным видом. Тот отшагнул в сторону от двери, освобождая путь и отвешивая долженствующий поклон.

Ладья шла споро. Да и могло ли быть иначе, если они держались стремнины, и гребцы заняли свои банки. Правда, в руках у них не весла, а вороты, и приводят они в движение гребные колеса. Но какая разница. Кстати, от установки на боевые ладьи конного привода Михаил решил отказаться. Лишнее это. Пять десятков здоровых лосей способны обеспечить такую тягу, какая лошадям и не снилась. И по времени человек, он куда выносливее. Вот для грузовых с ограниченным экипажем и большой грузоподъемностью дело другое.

От Пограничного до заставы Немого порядка семидесяти километров. Но с учетом старания команды пробежали это расстояние быстро, прибыв на место за час до полудня. Что, в общем-то, неудивительно. И это они еще особо не налегали, а работали в размеренном темпе.

– Ну, здрав будь, дружище! – едва сойдя на пристань, раскрыл объятия Михаил.