Я часто вспоминаю своего друга Артура Ногуэйру и наш с ним разговор о Боге. Многие из моих друзей, переживших ту катастрофу, говорят, что в горах они ощущали присутствие Бога. Они верят в то, что в ответ на их молитвы Он милосердно позволил им выжить, они уверены, что это Он привел нас домой. Я уважаю их веру, но честно признаюсь, сколько я ни молился в Андах о чуде, присутствия Бога я никогда не чувствовал. Во всяком случае, я не чувствовал Бога так, как другие. Правда, иногда, глядя на горы и небо, я успокаивался, что мир упорядочен и добр.

Теперь я убежден, что если во Вселенной есть нечто божественное, то прийти к этому я могу только через любовь, которую я испытываю к родным, к друзьям, через простое счастье быть живым. Мне не нужна никакая другая мудрость. Мой долг — наполнить время, отведенное мне на земле, жизнью, помнить, что мы становимся людьми только через любовь. Я пережил много утрат, испытал много радости, но что бы ни давалось мне и что бы ни забиралось от меня, это то, что наполняет смыслом мою жизнь. И мне этого достаточно.

Через два года после нашего спасения мы с отцом вернулись на место катастрофы, к горе Соснеадо. Оказалось, что из Аргентины к леднику, где упал самолет, есть путь, но пройти по нему можно только летом. Это трудный поход — восемь часов езды по бездорожью, а потом еще два с половиной дня верхом.

В полдень мы оказались у ледника, остаток пути проделали пешком. Надгробие, установленное после нашего спасения, стоит на каменистом выступе, поднимающемся из снега. Под этим камнем лежат Сюзи и моя мать — вместе с останками всех остальных, кто здесь погиб. Здесь навалены в кучу валуны и стоит скромный железный крест. Отец принес цветы и коробку из нержавеющей стали — туда он положил плюшевого медвежонка, с которым Сюзи всегда спала. Мы стояли молча, в тишине. Это была особая тишина. В хорошую погоду в горах ты слышишь разве что свое дыхание и свои мысли.

Отец был бледен, по его щекам текли слезы. Я не испытывал ни вины, ни тоски. Только спокойствие. В этом месте не было больше ни страха, ни борьбы. Умершие обрели покой.

Отец с грустной улыбкой обернулся ко мне. Он взглянул на ледник, на горы вокруг, на бескрайнее небо, на останки самолета, взял меня за руку и шепнул:

— Теперь я понимаю, Нандо…

Мы спускались вниз, нас окружали величественные горы — молчаливые, громадные, совершенные, и не было вида прекраснее.

Газеты назвали наше спасение «чудом в Андах». Для меня чудом стало то, что, прожив столько времени под угрозой смерти, мы со всей полнотой осознали, что такое жизнь. Это то, что нас всех сплотило, и, хотя многие из нас живут теперь далеко от родного Монтевидео, связь, которая существует между нами, никогда не порвется.

Даже теперь, спустя тридцать с лишним лет после катастрофы, для меня эти люди как братья. Но ближе всех мне стал Роберто Канесса, человек, с которым мы проделали труднейший переход через Анды. И я горжусь тем, что по сей день дружу с Роберто, который с годами стал еще умнее, увереннее в себе и, скажу честно, еще упрямее. Эти качества помогли ему стать одним из лучших в Уругвае детских кардиологов, и он всегда готов помочь своим юным пациентам. Жизнь Роберто складывалась счастливо. Через три года после нашего возвращения из Анд он женился на Лауре Суррако, той самой девушке, по которой так тосковал в горах. Ему повезло — это единственная женщина, которая может выносить его упрямство и умеет направлять его неуемную энергию в нужное русло. У них двое сыновей и дочь.