Имелось время и для любви.

Благодаря верховой езде и долгим пешим прогулкам она обладала здоровым и крепким организмом, а природа наградила ее горячим темпераментом. Ее тело, облаченное в бархат, было словно создано для любви.

На безоблачном небосклоне ее счастья все же имелось одно темное облачко. Дирк Кортни.

Ее попытки найти с ним контакт, сблизиться и подружиться были встречены с угрюмой холодностью, а небольшие кулинарные уловки, к которым она прибегала специально ради него, были отвергнуты, и тогда она поняла причину его враждебности. Его глодала мучительная ревность, эта язва разъедала его изнутри, невидимая за милыми глазками и красивым личиком этого юноши. Руфь несколько дней думала, что она скажет, когда появится возможность поговорить с ним. Наконец случай представился: он зашел на кухню, когда она была одна. Увидев ее, он быстро повернулся, чтобы уйти, но она остановила его:

– Дирк, не уходи, прошу тебя. Мне надо с тобой кое-что обсудить.

Он медленно вернулся и подошел к столу. «Как он, однако, вырос за последний год», – подумала Руфь.

Дирк действительно сильно подрос, раздался в плечах, ноги стали крепкими и сильными, и сейчас он с рассчитанным пренебрежением выставлял вперед по-мужски узкие бедра, опираясь задом в крышку стола.

– Послушай, Дирк… – начала она и остановилась.

Ее вдруг охватила неуверенность в себе. Перед ней стоял уже не ребенок, как она представляла прежде. В его красивом лице ощущалась чувственность, и это ее беспокоило, а его движения напоминали повадки кота, и он сам хорошо понимал это. Ей вдруг стало страшно, и она судорожно сглотнула, прежде чем продолжить.

– Я понимаю, с тех пор как мы со Стормой поселились тут, жизнь твоя осложнилась. Я знаю, как сильно ты любишь отца, как много он для тебя значит. Но…

Руфь говорила медленно, она совсем забыла свою тщательно подготовленную речь, и теперь приходилось подбирать правильные слова. Она пыталась показать ему, что они не соперники в борьбе за любовь Шона, что все они – и она сама, и Майкл, и Сторма, и он, Дирк, – представляют собой единое целое, что их интересы не противоречат друг другу, что каждый из них дарит Шону свою любовь и получает от него свою особую долю любви. Она замолчала и вдруг поняла, что Дирк не только не сделал ни единой попытки понять ее, но и вообще не слушал.

– Дирк, ты мне нравишься… мне очень хочется тебе тоже понравиться.

Оттолкнувшись ягодицами от стола, Дирк выпрямился. Потом улыбнулся, и взгляд его медленно скользнул по ее фигуре сверху вниз.

– Ну что, теперь можно идти? – спросил он.

Руфь похолодела. Стало совершенно понятно, что примирения с ним не будет, что ей предстоит жестокая борьба.

– Да, Дирк, – ответила она. – Ты можешь идти.

Она поняла с неоспоримой ясностью, что от этого дрянного, испорченного мальчишки добра не жди и если в борьбе с ним она потерпит поражение, то он уничтожит и ее, и ее ребенка. И сразу страх сам собой куда-то испарился.

А Дирк, похоже, своим кошачьим инстинктом почувствовал в ней перемену. Ей на мгновение показалось, что в его глазах мелькнула искорка сомнения, неуверенности в себе, но он уже повернулся и ленивой походочкой вышел из кухни.