Журналисты покидали штаб Градобоева. Перемещались туда, где царил победитель. Градобоев с презрением смотрел, как они укладывают камеры и осветительные приборы, отводят блудливые взгляды, не прощаясь уходят. Один из них напоследок протянул Градобоеву мохнатый микрофон и нагло спросил:

– Господин Градобоев, вы намерены поздравить господина Чегоданова с победой?

– Это воровская победа, как и все, что связано с Чегодановым! Уже сегодня я призову народ выйти на площадь и потребовать отмены фальшивых выборов! Народ – не быдло! Народ имеет право на восстание!

День тянулся тоскливо, Градобоев томился, с отвращением ожидая появления старообрядческой бороды Погребца. Тот сытым, спокойным голосом возвещал об очередной победе Чегоданова. Пристрастия избирателей распределялись в пропорции «восемьдесят к двадцати» в пользу Чегоданова, и вес Чегоданова неуклонно увеличивался. «Ты взвешен и найден слишком легким» – язвили память Градобоева библейские слова, звучавшие для него как приговор. Не политический, а приговор всей его жизни, всем его устремлениям и мечтам. Неведомой волей он был вовлечен в западню и там уничтожен. И больше никогда не явится ему пленительная драгоценная капля, радужная Божья росинка, утренний бриллиант, который вел его, словно путеводная звезда, от той утренней детской лужайки в Кремль.

Елена мучилась, боялась подойти к Градобоеву. Видела, как тот страдает, ненавидит, бессильно мечется, хватается за телефон, связываясь со сторонниками в регионах. Замечала, как пустеет вокруг него пространство, как трусливо бегут те, кто недавно клялся в любви. И не было рядом Бекетова, не было его горящих верящих глаз, его пламенного вдохновляющего голоса. Елена много раз принималась звонить Бекетову, но его телефон был заблокирован. Опять ее душа металась в раздвоении. Она стремилась спасти Градобоева, уберечь Бекетова, обоих окружить своей женственностью.

Наконец в полночь были объявлены предварительные итоги голосования по всей стране. Это был оглушительный разгром Градобоева. За Чегоданова проголосовало восемьдесят два процента избирателей, и эта цифра медленно нарастала. Погребец со своей окладистой бородой, упитанным голосом, профессорскими очками был палач, от которого в ужасе шарахалась душа Градобоева.

Показывали штаб победителя. Ломились журналисты. Ликовали министры, депутаты и губернаторы. Чегоданов, изящный, гибкий, то и дело исчезал в чьих-нибудь объятиях. То обнимался с режиссером Купатовым. То тряс руку главе Администрации Любашину. Президент Стоцкий целовал Чегоданова, счастливый и просветленный, передавая обратно бремя непосильной власти. За спиной Чегоданова маячил телохранитель Божок со своим мягким, похожим на коровье вымя лицом. Черноволосая, страстная, как цыганка, Клара прильнула к Чегоданову своими пунцовыми губами. И вдруг Чегоданов, разомкнув круг обожателей, пошел навстречу человеку, которого сам выбрал в толпе. Обнял его, горячо прижал к груди. Градобоев, с тоской взирающий на экран, и Елена, не знающая, чем утешить несчастного, – оба узнали в человеке Бекетова. Его прижимал к себе Чегоданов. Бекетов улыбался, обнимая за плечи победителя. Официанты несли на подносах шампанское, и первым, с кем чокнулся Чегоданов, был Бекетов, он радостно, до дна опустошил свой бокал.