– Но еще важнее снимать напряжение внутри страны. Несмотря на все реформы последнего месяца, мы продолжаем сидеть на бочке с порохом, потому что главный вопрос – о земле, и мы его должны решить немедленно. Начнем с того, что возвратим крестьянам выкупные платежи.

– Полтора миллиарда рублей? – охнула Мария Федоровна.

– Два с половиной, матушка, и ни копейки меньше.

– Никакой казны не хватит, – прошептал Николай Михайлович.

– Не хватит, – согласился император, – а даже если бы и хватило, то потратить крестьянам все равно их негде. Да и не деньги нужны на селе. Нужна земля, семена, удобрения, машины, инвентарь, скот, мануфактура, школы, больницы… Одним словом, требуется не рыба, а удочка. И не одна. И еще: у крестьян должно появиться то, чего не было вообще никогда – выбор! Места жительства, рода занятий и той же земли. Только тогда, Сандро, есть надежда, что твои матросы будут смотреть в спину офицерам не так кровожадно… Впрочем, лично для тебя у меня есть специальное поручение – из наличных сил Черноморского флота сформировать эскадру и перебросить ее на Дальний Восток. Справишься?

Император подошел к великому князю, положил руку ему на плечо и доверительно полушепотом произнес:

– На Дальнем Востоке найдешь своего делового партнера Безобразова, из-за которого ты лишился имения Ай-Тодор, и передашь ему, что он задолжал казне уйму денег. Ревизоры назовут точную сумму, а строители расскажут, что и где он должен построить за свой счет уже до лета. В случае отказа сотрудничать разрешаю расстрелять на месте.

Стряхнув с плеча великого князя невидимую пылинку, император вновь обратился ко всем присутствующим.

– Попытка государственного переворота выявила еще одно слабое место империи, – и осекся, увидев глаза и выражение лиц августейшего семейства. – Хотя – нет. Пожалуй, об этом в следующий раз…

Как любой механизм имеет свои пределы модернизации, так и царская семья имела свой лимит реформирования и восприятия реформ. Поэтому сегодня император так и не решился сказать «родственникам», что угрозой для существования империи в какой-то момент стал сам монарх, точнее монархия, как единственный и неповторимый орган правления. За чопорностью и надменностью августейшей фамилии жили своей жизнью страх, растерянность и непонимание, что происходит в этом мире и как с этим жить дальше. Может, и хорошие, но абсолютно случайные люди, исключительно в силу рождения вынесенные на самую вершину политической иерархии, они не имели главного – мотива для сумасшедшей гонки за быстро изменяющимися геополитическими обстоятельствами. Наделенные влиянием и властью, но обделенные системным мышлением и объективной информацией, точнее – не желающие ее слышать и видеть, Романовы готовы были мобилизоваться исключительно для сохранения личного статуса, а этого было уже катастрофически недостаточно для выживания государства в целом. Августейшим особам просто не могла прийти в голову мысль, что абсолютизм в какой-то момент превратится из объединяющего фактора в дезинтеграционный, и рано или поздно все равно придется делать мучительный выбор: или сжимать державу до размеров средневекового княжества, что сделала после Второй мировой войны Британия, или революционно реформировать систему управления страной. Причем меняться даже в мелочах, так как текст гимна «Боже, царя храни!» совсем по-разному воспринимался в христианской Рязани и в магометанской Бухаре. При всем личном патриотизме, «Перводержавную Русь православную, Боже, храни!» сильно не с руки было петь почти половине населения, исповедующего другие религии. И это только внешний атрибут. А сколько было еще внутренних, незаметных, но раздирающих страну на части ограничений, умолчаний и надежд, будто само рассосется. По крови немецкая Голштейн-Готторопская династия Романовых до начала XX века никакого нового интеграла для своей империи так и не изобрела. И не изобретет, потому что это выходит за личные рамки возможного, не умещается ни в одной августейшей башке. Простейший постулат – «только изменив свою страну, вам не придется ее менять» – для царской семьи был недоступен в принципе. Поэтому и закончили они самодержавную карьеру кто в эмиграции, кто в расстрельных списках. Так бывает. Про машины и механизмы говорят: предел регулирования…