Но Улимы не было. Алексей и Джуди тупо ждали своей судьбы. Командир партизан исчез вместе с отрядом и Муслимом на второй день их прибытия в этот кишлак. Но вряд ли партизаны отправились в Логар, в другую часть Афганистана, чтобы найти там кишлак Тапбил и проверить показания Алексея. Скорей всего, они ушли на новые операции против русских, а мальчика по какой-нибудь партизанской цепочке отправили в Тапбил искать мать. Но выяснить это у стариков-охранников тоже было невозможно – никто из них не говорил ни по-английски, ни по-русски. Оставалось ждать. Ждать, что Муслим найдет Улиму, что Улима каким-то образом сумеет добраться сюда или хотя бы передать командиру партизан, что Алексей не отец Муслима. Но если Муслим не найдет Улиму? Если Улима не захочет или не сможет сюда добраться? Если командир партизан погибнет во время операции вместе со всем своим малочисленным отрядом?
Чтобы не думать обо всех этих «если», Джуди пыталась учить афганский язык. Знаками, жестикуляцией, мимикой она выуживала из неразговорчивых стариков-охранников все новые и новые слова, обозначающие простые понятия: женщина – «ханум», мужчина – «март», деньги – «пайса», спасибо – «таша-кур», до свиданья – «худа хафер», сын – «мача», как тебя звать – «наш шума чис»…
Спали они на земляном полу, засыпанном тонким слоем соломы. Хотя в первые же дни они старательно вымели сарай и принесли свежей соломы из ослиного стойла, земля, пропитанная ослиной мочой, отвратительно, тошнотворно пахла и днем и ночью. По ночам ставилось холодно, и Алексей крепко прижимал Джуди к себе, стараясь согреть. Секс по соседству с занимающимися сексом ослами не приносил ни радости, ни удовольствия, и они забыли о нем. Они научились спать в обнимку без сексуальных желаний, как брат с сестрой. Порой среди ночи их будил рев вертолетов. Вертолеты шли на восток, потом возвращались. Алексей объяснял: советские забрасывают засады на идущие из Пакистана караваны с оружием. Джуди казалось, что она уже прожила в этом хлеву всю жизнь, а Нью-Йоркский университет, мама в Алабаме – это было не с ней, это было в другой жизни, во сне…
В конце третьей недели или в самом начале четвертой (точный счет дням они потеряли) среди лунной ночи их разбудил шум автомобильного мотора. Они вскочили, выглянули из своего сарая. Во двор въехал не то «пикап», не то маленький грузовик доисторического возраста, грязный, облупленный, с начисто срезанной крышей. В лунном свете были видны рваные круглые дыры на его боках, явно пробитые пулями или осколками снарядов.
Никакого номерного знака на нем, конечно, не было, одна фара вывалилась из своего гнезда, болталась на толстом проводе. Загружен этот не то «пикап», не то грузовичок был выше бортов какими-то легкими ящиками, явно не боеприпасами и не оружием – несколько сбежавшихся к грузовичку стариков легко брали на руки по два и даже по три ящика и спешно уносили их в дом. Стройная худощавая фигура командира партизанского отряда промелькнула между грузовиком и домом и, в сопровождении еще какого-то рослого мужчины в чалме, скрылась в двери. Затем из глубины кабины выскочила маленькая детская фигурка и стремглав побежала к сараю Алексея и Джуди. Они оба сразу узнали Муслима. Кто-то из стариков попытался остановить его, но Муслим проскочил прямо возле ног старика, и старик, нагруженный тремя ящиками с импортной маркировкой и красными крестами, плюнул мальчишке вслед и понес ящики в дом.