Никитки баба крикливая, деревенская, тоже в ухо добавит, хоть ей до него и дела нет никакого, все бы по подружкам трепаться.

Никитушка, говорю я. А он молчит.

Никитушка.

Прощай, теть Валь.

Погоди, говорю, постой чуть. И бегу в кухню, там у меня в шкатулочке денег немного было, и белый хлеб я купила к воскресенью. Вбежала в кухню и слышу: полы в прихожей – скрип, скрип, скрип. Я обратно бегу. А Никитушки и нет больше, ушел.

Если слышит меня, то пусть позвонит вам, даст знать.

А мне еще, Никитушка, все кажется, будто я не иду тогда в кухню, а говорю: погоди, мол, я соберусь, вместе пойдем, чего мне тут оставаться… И собираюсь: рюкзачок беру, хлеб в него кладу, консерву, штаны надеваю теплые, свитер, куртку, шапку. И вот мы идем с

Никиткой вместе, шаг в шаг, идем ночью и говорим, что все о нас в конце концов позабудут.

Я просыпаюсь рано, часа в четыре. Но не встаю, протягиваю руку и включаю радио. В это время идет передача в прямом эфире, я не знаю, как она называется. Люди звонят и рассказывают о себе. Ведущий, в общем, молчит. Не торопит никого, не прерывает.

Все наконец угомонились, все соседи, все домочадцы. Спят. На весь большой город только несколько человек не спят, и кто-то из них говорит сейчас в прямом эфире, а я слушаю.

– Я работал в закрытом исследовательском институте под Москвой, меня туда распределили. Я женился. Квартиру дали. Трое детей. Я был кормильцем. Не так чтобы много приносил, но нам хватало: на одежу, на игрушки. Участок у нас был, картошку сажали. А потом случилось другое время, и я остался без заработка, и жили мы на одну картошку.

Нас не увольняли, но зарплату не платили. Мы не уходили. Работали.

Несколько человек нас таких было, потом все уволились, кроме меня.

Меня тяжело сдвинуть. Я не люблю ничего менять в жизни.

Но денег не было, пообносились все, картошка к началу лета вся кончилась, на мыло уже не хватало, телефон у нас отключили.

Пока телевизор не сломался, мои терпели. На другое утро я пошел работу искать. Прочитал все объявления на остановке. Шофер был нужен или бухгалтер, или кто молодой, или продавец на рынке.

Пока я объявления читал, меня увидел из машины бывший мой сослуживец. Тормознул, вышел. Хлопнул по плечу – чего, мол, тут торчишь, чего небритый, чего у тебя башмаки каши просят и всякое прочее. Он мне и предложил работу.

В Загорске, сказал, милое место. Я тебя рекомендую, только в таком виде не возьмут, надо аккуратно, в костюме, с галстуком, белая рубашка.

Это чего, я говорю, похоронное бюро?

Он – нет, рекламное агентство. Деньги, учти, платят.

Да я сроду галстуков не носил.

Как хочешь.

Да у меня денег нет.

Он мне дал в долг. Хороший был человек.

На другое утро я уже был в Загорске, при галстуке, чисто бритый, ногти мне жена подстригла, а волосы соседка. Особняк действительно тихий, в стороне от туризма, на спуске. Лестница на второй этаж. За дверью контора, компьютеры.

В июне я поступил. В июле получил зарплату. Вернул долг, телевизор купили, ну и по мелочи. В августе вторая зарплата. Тоже вся разошлась.

Раньше меня малой спрашивал – чего ты на работе делаешь? А ничего, ему Люся отвечала, сигареты курит. Я смеялся. Тайна, говорил. Сейчас он не спрашивает, думает, что знает. Я слыхал, как он пацанам говорил.