Гнедому было не очень удобно, да и воды мало — ему бы ведро, — но все лучше, чем ничего. На себя уже не хватило.

Зарко опирался на плечо внучки, но стоять мог. Грязные, оборванные и окровавленные, цыгане выглядели очень живописно. Думается, что и я был не лучше.

— Перевязать надо, — кивнула Папуша на мою ногу.

— Потом, — отмахнулся я.

— Дай хотя бы перетяну, — наклонилась цыганка, перехватывая ногу чуть выше раны.

— Кота жалко, — вздохнул я, выискивая глазами трупик Шоршика. Котик вряд ли уцелел в этой бойне…

— А чего его жалеть? — фыркнула Папуша. — Вон сидит.

— Вот ведь живучий! — обрадовался я, посмотрев на невозмутимого кота, пытавшегося слизать с шерсти собачью кровь. — Ну, пошли, что ли, — усмехнулся я и, опираясь на меч, как на палку, повел свое воинство к лесу.

Идти было мили две, но мы ковыляли добрых два часа. Впереди хромал я, за мной тащились цыган с цыганкой, а следом ковылял жеребец, прихрамывающий, как и его хозяин. Только кот шел твердо, гордо подняв хвост.

По дороге мы наткнулись на труп мерина, на который уже уселись вороны. Значит, зря убегал. А вот кобылки не видно. Может, сумела удрать?

Увидев людей, птицы разлетелись, но недалеко. Рассевшись на земле, недовольно закаркали, требуя, чтобы мы побыстрее убрались. Папуша сняла с мертвого коня сумки, котелок и искательно посмотрела на меня:

— Здесь у меня травы, еда…

Я вздохнул и взвалил сумки себе на горб. Гнедому и так тяжело.

Кое-как, но мы добрались до леса. Там было прохладнее, идти стало легче.

— Гневко, воду ищи, — попросил я коня, пропуская его вперед.

Гнедому понадобилось с полчаса, чтобы отыскать родничок. У меня не было сил кипятить воду, к тому же в лесных родниках никакой заразы быть не должно. Мы напились. Вначале конь, потом я.

Теперь можно упасть и отдохнуть. Дед и внучка так и поступили, но я себе подобного позволить не мог. Взяв легкое цыганское ведро (надо будет такое себе завести!), пошел к коню. Освободив Гневко от седла, отмыл засохшую кровь — его ли, собачью ли, смыл пот и грязь, начал осмотр. К счастью, глубоких ран нашел немного — всего лишь две, но обе на одной и той же ноге. Кость не задета — уже хорошо. Бывало у нас и хуже, справлялись, но ездить на жеребце верхом пока нельзя…

— У меня в сумке бальзам, — подала голос Папуша. — Жеребца помажешь, у меня у самой уже сил нет.

Смазав цыганским бальзамом раны коня, повернулся к лекарке:

— А мне этим бальзамом можно мазаться?

— Сейчас, подожди… воды принеси.

С трудом встав на ноги, Папуша начала снимать с себя одежду. Когда я принес воду, она уже была совсем голой.

— Помоги, — попросила цыганка.

Мыть девушку было проще, чем жеребца. И — никакого вожделения… Осмотрев свои исцарапанные и искусанные руки и ноги, оглядев живот, грудь, Папуша попросила:

— Спину посмотри — там что-то есть. Помажь.

На самой спине укусов не было, но там, где ниже, вырван солидный клок мяса. Кто не особо умный, тот может смеяться, но это очень болезненная рана, к тому же ее и не перевязать толком. Один способ лечения — лежать кверху задницей.

— Может, тебе лучше лечь? — предложил я.