Василий Савельевич так громко хохотал, что зверек перепугался еще больше и сиганул на горку, стоящую в углу, разбив пресловутую дареную вазу.

Аннушка взялась было за веник, чтобы прогнать незваную гостью, но доктор не позволил – к кошкам он питал слабость.

– Но как же она оказалась в саквояже? – озадаченно спросила Геля.

– Видишь ли, кошки тоже питают определенную слабость к врачам. Из-за лекарственного запаха, – объяснил Василий Савельевич. – Они любят не только валерьянку, что общеизвестно, но и другие травки и микстуры. Вот Силы Зла и забрались в мой саквояж. А я так устал, что и не заметил.

– И хоть бы кошка была путная – толстая да ласковая, – посетовала Аннушка, – а то ведь огрызок злобный. Кроме доктора, никого к себе не подпускает, шипит гадюкой, ворует, да кусается еще хуже всякой собаки!

Доктор презрительно хмыкнул, и от этого Аннушка совсем разошлась:

– Что вы хмычете, что вы хмычете, вот ни стыда ни совести! Ведь барышню чуть не угробила ваша гадина, а вам и горя мало!

– Будет тебе, Аннушка, браниться. Так нельзя, – укоризненно прервала девушку Аглая Тихоновна, – то, что произошло с Полей, – несчастливая случайность, и винить в этом бедную бессловесную тварь – глупо и жестоко.

Кошка, будто обидевшись, вырвалась из рук Василия Савельевича и скрылась. Доктор хмурился. Аннушка сердилась. Аглая Тихоновна была явно огорчена. А Геля – Геля изнывала от любопытства.

Так это, значит, из-за кошки с Полей случилось несчастье? Умереть-уснуть, как интересно!

Но вечер вопросов и ответов, похоже, закончился.

Спохватившись, что время за полночь, Василий Савельевич отослал Полю, то есть Гелю – ах, неважно! – спать.

Но секретный агент Фандорина твердо решила разузнать все до конца (иначе ведь все равно не уснуть). Дождавшись, когда Аннушка принесет обязательный стакан молока на ночь, схватила ее за руку:

– Аннушка, миленькая, хорошенькая, расскажи мне про тот день. Как я упала? И при чем тут кошка? И что…

– Ну, застрекотала! – Аннушка улыбнулась. – Сорока как есть, сорока-трещотка, – но тут же прошептала, опасливо оглянувшись на дверь: – Неужто и впрямь ничего не помните?

– Ни вот столечко! – уверила ее девочка.

– Да и стоит ли рассказывать? Вдруг разволнуетесь, да худо вам станет, да снова головка заболит? – словно бы сомневалась Аннушка, но сама уже присела на край кровати, и Геля поняла – расскажет, непременно расскажет! Чтобы окончательно рассеять ее сомнения, сказала, напустив на себя важный вид:

– Разве ты не помнишь, что говорил папа? Нужно мне все рассказывать, и тогда память непременно вернется. Не-пре-мен-но!

Аннушка хихикнула:

– Бог с вами. Слушайте. Только рассказывать-то особенно и нечего.

В ту пятницу вы из гимназии вернулись и бегом в столовую, с маменькой здороваться. Обычная ваша манера – носитесь как угорелая, и нет с вами никакого сладу. Двадцать раз вам было говорено – воспитанные барышни не бегают, а ходят, да толку чуть, – Аннушка вздохнула и поправила Гелино одеяло, – а тут, как на грех, гадина эта и шасть вам под ноги! Это уж у нее заведение такое – трех шагов не сделаешь, чтоб четырежды об поганую тварь не запнуться! Вы-то ее всегда боялись – вот и отпрянули, поскользнулись, и со всего разбегу – хрясь! – затылком о порог. Аж звон пошел…