— Я говорил, что она тебе не пара, Генри. Я тебе говорил, что она дурная женщина.

— Ты меня что, больше не любишь, любовничек?

— Убери ее отсюда… НУ? велел я старику.

— Нет-нет, я хочу, чтобы ты видел, что у тебя за женщина.

— Я знаю, что у меня за женщина. А теперь убери ее отсюда, или, господи помоги мне, я вытащу сейчас эту иголку и надаю тебе по заднице!

Старик вывел ее. Я отвалился на подушку.

— Вот это краля, — сказал Гарри.

— Я знаю, — ответил я. — Я знаю…

Я прекратил срать кровью, мне вручили список того, что можно есть, и сказали, что первый же стакан меня убьет. Также мне сообщили, что без операции я умру. У меня произошел ужасный спор с врачихой-японкой насчет операции и смерти. Я сказал:

— Никаких операций, — а она вышла, в негодовании тряся задницей.

Когда я выписывался, Гарри был еще жив, сосал свои сигареты.

Я вышел на солнышко — попробовать, как оно. Оно было здорово. Мимо ездило уличное движение. Тротуар — такими обычно и бывают тротуары. Я решал, сесть ли мне на автобус или позвонить кому-нибудь, чтобы приехали и меня забрали. Зашел позвонить. Но сперва сел и закурил.

Подошел бармен, и я заказал бутылку пива.

— Что нового? — спросил он.

— Да ничего особенного, — ответил я.

Он отошел. Я нацедил пива в стакан, потом некоторое время его рассматривал, а потом залпом хватанул сразу половину. Кто-то сунул монетку в музыкальный автомат, и у нас заиграла музыка. Жить стало чуточку лучше. Я допил стакан, налил себе еще: интересно, а пиписька у меня когда-нибудь еще встанет? Я оглядел бар: женщин нет. Раз так, остается только одно: я взял стакан и осушил его до дна.

Везенья у меня убыло — ну, или таланту пришли кранты. Хаксли или кто-то из его персонажей, кажется, сказал в «Контрапункте»: «В двадцать пять гением может быть любой; в пятьдесят для этого требуется что-то сделать». Ну вот, а мне сорок девять, все ж не полтинник — нескольких месяцев не хватает. И картины мои не шевелятся. Правда, вышла недавно книжонка стихов: «Небо — Величайшая Пизда», — за которую я четыре месяца назад получил сотню долларов, а теперь эта штуковина — коллекционная редкость, у продавцов редких книг значится в каталогах по двадцать долларов за экземпляр. А у меня даже ни одной своей не осталось. Друг украл, когда я пьяный валялся. Друг?

Удача мне изменила. Меня знали Жене, Генри Миллер, Пикассо и так далее и тому подобное, а я не могу даже посудомойкой устроиться. В одном месте попробовал, но продержался всего ночь с бутылкой вина. Здоровая жирная дама, одна из владелиц, провозгласила:

— Да ведь этот человек даже не знает, как мыть тарелки! — И показала мне как: одна часть раковины — в ней какая-то кислота — так вот, туда сначала складываешь тарелки, потом переносишь их в другую, где мыльная вода.

Меня в тот же вечер и уволили. А я тем временем выпил две бутылки вина и сожрал полбараньей ноги, которую оставили прямо у меня за спиной.

В каком-то смысле, ужасно закончить полным нулем, но больнее всего было оттого, что в Сан-Франциско жила моя пятилетняя дочка, единственный человек в мире, которого я любил, которому я был нужен — а также нужны башмачки, платьица, еда, любовь, письма, игрушки и встречи время от времени.