— Сукин ты сын, — заверещал мне со своей кровати какой-то старик, — заткнись, дай нам поспать хоть немного.

— Прости, товарищ, — смог сказать я и потерял сознание…

Медсестра рассердилась.

— Ты, сволочь, — сказала она. — Я же сказала тебе не опускать бортики. Жмурики ебаные, не смена от вас, а одно мучение!

— А у тебя пизда воняет, — сообщил я ей. — И место тебе в тихуанском борделе.

Она подняла мою голову за волосы и вмазала мне по левой щеке, а потом тылом ладони — по правой.

— Возьми свои слова обратно! — сказала она. — Возьми свои слова обратно!

— Флоренс Найтингейл[46], — сказал я. — Я тебя люблю.

Она положила мою голову на место и вышла из палаты. В этой даме был подлинный дух и пламя; мне понравилось. Я перекатился и лужу собственной крови, замочив пижаму. Пусть знает.

Флоренс Найтингейл вернулась с другой садисткой, они посадили меня на стул и отволокли на нем через всю палату до кровати.

— Слишком много шума, будьте вы прокляты! — сказал старик. Не поспоришь.

Они водрузили меня обратно на кровать, и Флоренс поставила бортик на место.

— Сукин сын, — сказала она. — Сиди теперь, или в следующий раз я на тебя лягу.

— Отсоси у меня, — ответил я. — Отсоси перед уходом.

Она перегнулась через перильца и посмотрела мне в лицо. У меня очень трагическое лицо. Некоторых теток привлекает. Глаза ее были широко открыты и страстны и смотрели прямо в мои. Я стянул с себя простыню и поднял подол пижамы. Она плюнула мне в лицо и вышла…

Затем передо мной возникла старшая медсестра.

— Мистер Буковски, — сказала она, — мы не можем дать вам кровь. У вас нет кровяного кредита.

Она улыбнулась. Она сообщала, что мне позволят умереть.

— Ладно, — ответил я.

— Хотите увидеть священника?

— Зачем?

— На вашей медкарте значится, что вы католик.

— Я так записался.

— Почему?

— Раньше был. Если писать «нерелигиозен», всегда задают слишком много вопросов.

— Вы у нас проходите как католик, мистер Буковски.

— Слушайте, мне трудно разговаривать. Я умираю. Ладно, ладно, католик я, как скажете.

— Мы не сможем дать вам крови, мистер Буковски.

— Послушайте, мой отец работает на ваш округ. Мне кажется, у них есть программа сдачи крови. Окружной музей Лос-Анджелеса. Мистер Генри Буковски. Он терпеть меня не может.

— Мы проверим…

Что-то произошло с моими бумагами: их, похоже, отправили вниз, пока я валялся наверху. Врача я увидел только на четвертый день, а к этому времени они выяснили, что мой отец, который терпеть меня не может, — отличный парень, у него есть постоянная работа и пьющий сын при смерти и без работы, и этот отличный парень сдавал кровь в программу по сдаче крови, а поэтому ко мне прицепили бутылку и накачали этой кровью меня. 13 пинт крови и 13 пинт глюкозы без передышки. У медсестры кончились места, куда можно иголку втыкать…

Один раз я проснулся: надо мной стоял священник.

— Отец, — сказал я. — Уходите, пожалуйста. Я могу умереть и без этого.

— Ты хочешь, чтобы я ушел, сын мой?

— Да, Отец.

— Ты утратил веру?

— Да, я утратил веру.

— Единожды католик — католик всегда, сын мой.

— Чушь собачья, Отец.

Старик на соседней койке вымолвил: