— У каждого человека свой способ справляться со стрессом, — возразила я. — Некоторым людям, например, таким, как Олеся Травникова, очень долго не удается справиться с пережитым ужасом. Другие легко переносят удары судьбы, третьи глушат горе работой. Ермакова, наверное, из последних.

Феликс открыл сахарницу.

— А мне кажется, что мадам просто эгоистка.

— Отличный вывод! — восхитилась я. — На основе чего он сделан?

Маневин побарабанил пальцами по столу.

— Брак Ермаковой умер. Она узнала, что муж ей изменил с близкой подругой, — весьма обидное открытие. И как поступает Рита? Продает хорошую квартиру, перебирается в трущобу. Почему?

— Из желания получить деньги на открытие бизнеса, — пояснила я.

— О! — кивнул Феликс. — Но давай вспомним о Любе. Девочка вынуждена вставать в пять утра, иначе ей не успеть в школу, она теперь оторвана от всех друзей, не имеет собственной спальни, спит на кухне. Мать не подумала об ухудшении жизни ребенка.

— Да нет же, наоборот, она старалась ради Любочки! — возразила я. — Хотела разбогатеть, чтобы обеспечить дочке комфортное существование.

Маневин отодвинул пустую чашку.

— Да они и так нормально жили. Маргарита получала неплохую зарплату, а после того, как неработающий великий фотохудожник свалился с ее шеи, Ермакова могла тратить все средства на себя и дочку. Нет, она увидела возможность стать бизнесвумен и пошла к цели напролом, не учитывая интересов ребенка.

— Ты не прав, — отрезала я.

— Пусть так, — уступил Феликс. — Тогда давай поговорим про выкуп. Доллары следовало принести Любе. И добрая мама отпускает девочку? Одну? С миллионом в сумке? К бандитам?

— Забыл, что Люба подсыпала матери снотворное и ушла? Рита заснула и не смогла остановить дочь, — заметила я.

Феликс погладил меня по плечу.

— Просто я называю моменты, которые у меня вызвали недоумение. И есть другие вопросы. Где Маргарита искала деньги? Она обращалась в банки? Звонила приятелям? Пыталась продать семейные ценности?

— Не знаю, — растерялась я. — Надо почитать дело, наверное, ее об этом спрашивали.

— А может, она и не рыпалась, — продолжал Феликс, — просто стонала: «Ой, ой, я нищая, Прошу убьют». А Люба испугалась за жизнь отца и где-то нарыла нужную сумму. Как на самом деле Маргарита относилась к бывшему супругу и девочке? Ты видела могилы мужа и дочери Ермаковых?

— Нет, — пробормотала я. — Зачем ходить на кладбище? Покойники молчат.

Маневин вынул телефон и начал набирать номер.

— Зато их надгробья о многом могут сказать. Безутешная мать всегда старается сделать последний приют любимого ребенка красивым… Алло, Геннадий? Феликс беспокоит. Удели мне минуту внимания, скажи, где похоронены Прохор Алексеевич и Любовь Прохоровна Ермаковы. Жду.

Профессор прикрыл рукой трубку и прошептал:

— Гена мой бывший аспирант, сейчас уже доктор наук, один из ведущих некрополистов[5] мира, написал десяток интереснейших книг о погостах… Да, да, я тут. Ага, записываю, Миусское кладбище, на семейном участке Ермаковых. Очень интересно. Спасибо!

Маневин отложил трубку.

— Прохора и Любу упокоили там, где лежат предки Алексея Константиновича. Миусское кладбище находится не за городом, а на Сущевском Валу. Скатайся туда, осмотрись, может, изменишь психологический портрет Маргариты. Если погост уже закрыт, скажи охраннику: «Меня прислал Геннадий Харитонович Иголкин», и тебя без проблем пропустят.