— Наверное, у меня не хватает ума понять, что в этом интересного. Можешь объяснить?
— Посмотри вверх, — сказал Сэм. — Тонко? Как кажется?
— Потолок?
— Представь, что мы на улице.
Панцирь был так тонок, но всегда казался надежным.
На блошином рынке они как-то, десятками воскресений ранее, купили доску для дартса и повесили ее на дверь в конце коридора. Дети промахивались по мишени не реже, чем попадали, и каждый дротик, вынутый из двери, на кончике приносил немного краски из прежнего слоя. Джулия сняла доску, после того как Макс однажды вошел в комнату со словами "никто не виноват", а из его плеча капала кровь. Остался круг, нарисованный и окруженный сотнями дырочек.
Она смотрела на свой панцирь-кухню и с печалью думала, что точно знает, какие трещины откроются под ним, если слегка поскрести в тонком месте.
— Мам?
Обернувшись, они увидели в дверях Бенджи, привалившегося к косяку с ростовыми отметками и шарящего руками по пижамным штанам в поисках карманов, которых там не было. Сколько он уже здесь стоит?
— Мы с мамой просто…
— Ты хотел сказать истинна?
— Что, малыш?
— Ты сказал ненавистна, а имел в виду истинна.
— Вот, теперь можешь его поцеловать, — сказала Джулия Джейкобу, вытирая слезы и оставляя на их месте мыльную пену.
Джейкоб опустился на колено и взял руки Бенджи в свои:
— Приснилось плохое, дружок?
— Я не против смерти, — сказал Бенджи.
— Что?
— Я не против смерти.
— Ты не против?
— Если только со мной умрут и все остальные, тогда я вообще не против смерти. Я только боюсь, что больше никто не умрет.
— Тебе что-то приснилось?
— Нет. Вы ругались.
— Мы не ругались. Мы…
— И я слышал, как разбилось стекло.
— Мы ругались, — сказала Джулия. — У людей есть эмоции, иногда очень непростые. Но это нормально. Иди спать, малыш.
Джейкоб понес сына в комнату. Бенджи устроился щекой на отцовском плече. Какой он все еще легкий. И каким тяжелым становится. Ни один отец не знает, когда в последний раз несет ребенка в комнату на руках.
Джейкоб укрыл Бенджи одеялом и погладил по голове.
— Пап?
— Да?
— Я согласен с тобой, что рая, наверное, не существует.
— Я так не говорил. Я сказал, что не существует способа это точно узнать, и поэтому, наверное, не стоит строить жизнь в расчете на рай.
— Да, и вот с этим я согласен.
Он мог бы простить себе то, что отказывал в утешении себе, но зачем он отказывал всем остальным? Почему не мог позволить своему малышу-дошкольнику счастливо и безбоязненно жить в прекрасном и справедливом нереальном мире?
— А в расчете на что надо строить жизнь? — спросил Бенджи.
— Может, на свою семью?
— Я тоже так думаю.
— Приятных снов, дружище.
Джейкоб двинулся к двери, но помедлил в комнате.
Через несколько долгих секунд тишины Бенджи позвал:
— Па-ап? Ты мне нужен!
— Я здесь.
— У белок когда-то появились пушистые хвосты. Зачем?
— Может, для равновесия? Или чтобы греться? Пора спать.
— Утром погуглим.
— Ладно. А теперь спи.
— Пап?
— Слушаю.
— Если Земля просуществует, сколько для этого надо, то будут окаменелости окаменелостей?
— О, Бенджи. Это отличный вопрос. Мы можем обсудить его утром.