Его дважды водили в «аудиторию для бесед», где показывали разные ужасы, сорвали два ногтя на левой руке и все предлагали сознаться в занятиях колдовством. Фара каждый раз терял сознание, его водворяли обратно в «шкаф». Сегодня его предупредили, что в Женеву вернулся отец Игнасий Доминиканец, папский легат, который лично проведет дознание по всей форме в присутствии святой комиссии…

— Вы что-нибудь помните из того, что происходило в медной пещере под Котленом? — спросил белый монах, по всей видимости, тот самый отец Игнасий.

— Ничего не помню.

— И за какою причиною вы истощили колодцы упомянутого селения… — Отец Игнасий сделал небольшую паузу. — Не помните тоже?

— Ничего я не истощал, — совершенно искренне возмутился уборщик.

За ним водилось немало грехов: и дрался с белыми, и стоял на шухере, когда Асах грабил бакалейную лавку, и покуривал марихуану, и участвовал в беспорядках… Но чтобы воровать из колодцев! Что за бред такой они придумали?

— На фиг мне нужны ваши колодцы?

Наступило молчание.

— О!.. — Лицо монаха прорезала счастливая улыбка, вверх вскинулся тонкий указательный палец с разбухшими артритными суставами. — Точно помните, что не истощали котленские колодцы!

— Конечно, точно!

— Значит, что-то вы все-таки помните! Причем совершенно точно!

Святая комиссия зашевелилась, заерзала на скамьях, застрочила перьями. Отец Игнасий славился искусством вести допросы. Ни один еретик не мог запутать белого монаха.

— Нет! — спохватился Клод. Он понял, что попал в ловушку. Здесь мигом запутают, да так, что не выпутаешься! — Вы не так поняли! Я в самом деле ничего… Я забыл! Но помню, что колодцы не трогал…

— А имя того, кто наделил вас могущественной силой, вы, конечно, помните?.. Или все-таки забыли?

Отец Игнасий дружески улыбался ему, словно подбадривая: давай-давай, говори хоть так, хоть этак… Но уборщик понял, что ему готовят очередную ловушку: как ни скажешь, а окажешься виноватым!

— Имя? Как же его зовут… — протянул он, морща лоб. — Только что вспомнил и опять забыл… Кажется…

Члены святой комиссии как по команде вскинули свои перья, готовясь запротоколировать жуткое признание.

— Итак, имя? — Отец Игнасий наклонил голову. В его облике на короткий миг промелькнуло что-то хищное, неприятное.

— Имя? — переспросил Клод, словно очнувшись. — Какое имя? Что вы от меня хотите?

Грох обошел каждое из шести кострищ, бесстрастно тыча в пепел трубками своих приборов и собирая совочком пробы в цилиндрические контейнеры. Он с усилием волок свою необъятную сумку и напевал под нос: «Ту-ту-ру-ру».

— Что, не нравится? — весело поинтересовался он у Прикквистера и Крейча, с кислыми лицами разгребавших кострище лопатами, разбивающих золу и просеивавших сквозь решетку. Еще с десяток морпехов делали то же самое, а Люк Чжоу руками в прозрачных перчатках перебирал пепел, но ни одной пули пока найдено не было.

— Запашок, говорю, скверный?

Крейч, видно не поняв, растерянно посмотрел сперва на него, потом на напарника.

— Бывает хуже, — сказал Прик сквозь зубы.