Разместили нас в военно-медицинском госпитале, который находился в центре города, почти на берегу реки Кама. Палаты были огромные, а сводчатые потолки возвышались более, чем на пять метров. Кругом стояли кровати, на полу была выстелена метлахская плитка, стены были покрыты кафелем, с потолков свисали огромные бронзовые люстры. Санитарки и медсестры, заводными волчками, перемещались по этим огромным пространствам, и не понятно как успевали оказывать раненным бойцам помощь. Помощь требовалась почти повсеместно, кто-то просил пить, кто-то просто стонал, кто-то в беспамятстве метался по кровати, пытаясь разорвать бинты, которыми был привязан к ней, в целях безопасности. Врачи появлялись на утреннем обходе, или в экстренных случаях, поэтому санитарочки здесь были на правах ангелов хранителей. Только они, по своей сердобольности и милосердию могли успокоить бойца, которому ампутировали обе ноги. Только они могли найти те слова, от которых в душе начинала теплиться искорка надежды, позволяющая не сойти с ума. Сложнее всего было с «самоварами», так называли раненных, которые потеряли и руки и ноги. Но таким, врачи рекомендовали вводить морфий, по скольку боли не столько физические, сколько душевные, не позволяли принять эту шокирующую действительность, произошедшую с ними. Мозг отказывался воспринимать саму суть того, что ты несмотря ни на что жив, а жив ты для чего?

Ранения, полученные мной, в основном не принесли большого вреда моему молодому организму. Серьезные неприятности доставила пуля, раздробившая мне кость ниже колена. В полевом санбате мне как могли, обработали раны и отправили в тыл. Пока формировали эшелон, пока шла погрузка раненных красноармейцев, пока дошла до меня очередь на операцию, моя рана начала гноиться. До конца жизни буду благодарить военврача III категории Вишневскую Галину Александровну, которая резко пресекла предложение об ампутации мне ноги. Она сама лично проводила операцию, которая длилась более трех часов, и извлекла все осколки из раненой ноги. Правда, пришлось удалить и крупные осколки кости, из-за чего был не благоприятный прогноз на быстрое срастание, и было опасение, что моя нога будет чуть короче. Но, благодаря стараниям Галины Александровны и заботе санитарочек, в конце концов, все обошлось, правда, в гипсе я провалялся более полугода. Провалялся, это мягко сказано. В те времена при переломах, особенно, нижних конечностей, использовалась методика растяжек и противовесов. Так вот, моя срастающаяся нога была задрана при помощи хитрых приспособлений, вверх, и зафиксирована в таком положении, а противовесом для вытяжки, служила обыкновенная спортивная пудовая гиря. Почти вся нога, для лучшей фиксации, была замурована в гипс, от лодыжки и до бедра. Вот таким лежачим памятником я и провел первые полгода в госпитале.

Это было в канун Нового 1943 года. Перед праздником, штабисты зачастили к нам в госпиталь. Приходили целыми делегациями, в основном с наградными листами. В один из таких дней, как то неожиданно, возле моей койки, выросла целая делегация штабистов, и медработников.