Впрочем, я тогда еще не знала, что одного этого условия мало, надо еще загадывать личную свободу.

Так вот. Теперь у меня есть деньги, время, свобода и Шенген.

Что это значит?

Дайте мне глобус, я его раскручу и тыкну пальцем!

Впрочем, я знала место получше, чем случайно тыкнутый остров в Тихом, скажем, океане. Буквально потерянный рай.

Я открыла мессенджер и написала Герарду:

Интересно, умеют ли быть немцы спонтанными?

Да, я погуглила как правильно пишется «ферштейн».

Умеют.

Следующий пункт — превратиться обратно в яркую птицу, а то ж не признает!

Билет в Берлин я купила, уже сидя в парикмахерском кресле. Прекрасные, прекрасные современные технологии! Но придется все-таки пилить через весь город в другой аэропорт, потому что из этого самолеты летали как-то слишком дорого.

— У вас такой изумительно тонкий оттенок волос… — восхитилась парикмахерша. — Стрижку?

— Нет, перекрасить в радужный.

— Что, простите?.. — остолбенела она.

Я вообще-то выбирала салон по отзывам, и там вполне себе красили в вырвиглазные цвета. Неужели я стала выглядеть как человек, который не может захотеть радужного?

— Не меньше десяти оттенков. Побольше неонового. Хочу такое, чтобы на меня бродячие кошки оборачивались и младенцы начинали плакать, едва увидят, — объяснила я как могла доходчиво.

— Ни слова больше! — просияла девушка.

Привет, свобода.

— Яна, отстань, нет у меня никакого фетиша на белые колготки! Откуда ты его вообще взяла?

— Ну ты сам признался… — очередной бокал пива был лишним, но я держалась.

— В чем, Яна?

— Что тебе нравились русские девочки в бантиках и колготках.

— Я не помню! Но даже если тогда нравились, при чем тут сейчас? Ты что — правда решила, что я хочу тебя только в колготках, и потому меня отшила?

Берлин оказался совсем не таким, как я представляла. Да, первую девушку с сиреневыми волосами я встретила прямо в самолете. Через ряд от меня. А вторую — с малиновыми — на паспортном контроле. И вообще, тут действительно было все хорошо с самовыражением. Парень с панковским гребнем сидел на кассе в аэропортовском супермаркете, женщины в деловых костюмах с узкими юбками рассекали в ярко-розовых кроссовках, а благообразные старушки не стеснялись шапочек с кошачьими ушками.

Но сам город — особенно восточная его часть — был слишком похож на московский спальный район. До боли знакомые силуэты девятиэтажек, господствующие серо-коричневые оттенки, неуловимый привкус провинциального российского города. И даже небо над Александерплатц было отвратительно серым. Хотя тут Берлин уже не виноват.

Но стоило мне встретиться с Герардом, насладиться выражением его лица при виде моих волос и потребовать таки экскурсию, как все изменилось. Он любил этот город — такое чувствуется, когда человек показывает его тебе. И дома, тротуары, деревья, машины — все изменилось.