Ответ никак не вязался со сложившимся у нее образом мягкого, дружелюбного, покладистого Лу Форда.

— Думаю, — наконец проговорила она, — мне лучше пойти домой.

— Возможно, так будет лучше, — согласился я. — Скоро рассвет.

— Завтра увидимся? Я имею в виду, сегодня.

— Знаешь, суббота для меня очень трудный день, — ответил я. — Давай в воскресенье вместе сходим в церковь или пообедаем…

— Но ты работаешь в воскресенье ночью.

— Верно, детка. Я пообещал помочь одному парню и даже не знаю, как от этого отказаться.

— Ясно. А тебе никогда не приходило в голову подумать обо мне, когда ты строишь свои планы? Конечно же, нет! Я для тебя ничего не значу.

— Наверняка в воскресенье я быстро освобожусь, — сказал я. — Не позже одиннадцати. Почему бы тебе не прийти сюда и не подождать меня, как сегодня? Я был бы счастлив до смерти.

Ее глаза блеснули, однако она не разразилась новой лекцией, как должна была бы. Она жестом показала мне, чтобы я пропустил ее, поднялась и начала одеваться.

— Я чертовски сожалею, детка, — сказал я.

— Сожалеешь? — Она через голову натянула платье, разгладила его на бедрах и застегнула воротник. Встав сначала на одну ногу, потом на другую, она надела туфли-лодочки. Я поднялся, помог ей надеть плащ и расправил его на плечах.

Оставаясь в кольце моих рук, она повернулась лицом ко мне.

— Ладно, Лу, — сухо проговорила она. — Сегодня мы эту тему обсуждать не будем. Но в воскресенье у нас состоится долгий разговор. Ты объяснишь мне, почему ты так вел себя в последние месяцы. И никакой лжи или уверток. Понял?

— Мэм, мисс Стентон, — сказал я. — Да, мэм.

— Отлично, — кивнула она, — значит, решено. А теперь советую тебе либо одеться, либо забраться в постель, иначе ты простудишься.

В тот день, в воскресенье, дел у меня оказалось по горло. Так как выплатили зарплату — была середина месяца, — в городе было много пьяных, а пьяные — значит, драки. Все мы, помощники шерифа, два констебля и шериф Мейплз, выбивались из сил, пытаясь держать ситуацию под контролем.

У меня редко возникают проблемы с пьяными.

Отец учил меня, что они до чертиков обидчивы и еще более нервны, и, если не злить и не пугать их, они становятся самыми покладистыми людьми в мире. Нельзя орать на пьяного, говорил он, потому что бедняга уже сам наорался до хрипоты. Нельзя вынимать при нем пистолет или бить его, так как он подумает, что его жизнь в опасности, и будет действовать соответственно.

Поэтому я просто ходил по городу, доброжелательный и дружелюбный, и, когда мог, отводил пьяных домой, а не в тюрьму. И они, и я оставались целы и невредимы. Однако на все это требовалось время. С полудня, когда я вышел на дежурство, до одиннадцати я не присел ни на минуту и не смог выпить даже чашку кофе. Около полуночи, когда я уже почти закончил смену, шериф Мейплз поручил мне одно из тех особых заданий, которые обычно приберегал для меня.

Один мексиканец, рабочий с «трубы», накурился марихуаны и до смерти забил другого мексиканца. Мужики повязали его и приволокли в участок, тем самым приведя его буквально в неистовство, и теперь, обкуренный и злой, он превратился в настоящего дикаря. Им удалось запереть его в одной из «тихих» камер, но, судя по тому, как тот буйствовал, он намеревался выбраться или погибнуть при попытке выбраться.