— Золотые слова!

— Любо, Василько!

— Мы с тобой, князь! — многоголосо и горячо закричала толпа.

Черниговцы, галичане, трубачёвцы, а за ними и прочие свиты, звеня броней, направились к широкоступенчатому крыльцу. Но наперёд других успел подняться Андрей. Потеснив Василько недобрым взглядом, он круто повернулся лицом к напиравшей толпе.

Шедшие вослед гридники[143] остановились под широким взмахом его разверстой пятерни.

— Погодь шуметь, Русь! — суровея глазами, прорычал он. — Слова и вправду хватають за душу. Да только кто их говорит нам, братья? И вместо кого?! Спору нет — зачем мы тут… Но где же язык самого Киева? Где сам пресветлый князь Мстислав Романович?! Иль на поверку тако его уважение к нам? — задыхаясь от гнева, ударил себя в грудь полочанин. — Всё верно, родич наш князь Василько прискакал со своей дружиною с далёкого севера, от Ростова Великого. Я со своими молодцами пришёл с запада, кто-то с юга, а кто-то с востока… И все мы тут по спешному зову Киева для ради земли Русской, для ради христиан… Знамо и то, что тихой кротостью и вразумлением злого недруга не остановишь… Но я вновь спрашиваю вас: кто кого призвал в Киев кровь проливать? Где Мстислав?..

— Верно, верно, Отчаянный! Где князь киевский?

— Кто звал нас сюда? — с новой ожесточённостью закричали в толпе.

— Супо-онь, православные! Будет лаять да зубы скалить! Остынь и ты, князь Андрейко! Негоже в такую пору людей баламутить!

Толкотня поутихла, по кольчужным рядам прокатился ропот:

— Мстислав Удалой!

— Тише! Галицкий князь слово держать будет…

Ратники с жадным любопытством, отталкивая друг друга локтями, плечами, старались узреть легендарного князя, прославленного кровавыми сшибками и победами над уграми и ляхами.

Скрипя зубами, ворочая бычьей шеей, смолк и князь полоцкий, продолжая испытывать жгучее желание сбить с ног каждого и дать волю своему двуручному мечу супротив того, кто скажет ему поперёк.

Мстислав, придерживая на широком поясе прямой меч, резво поднялся по крутым ступеням. Как и остальные, он был готов к сече: на голове его сиял витыми гранями хвостатый золочёный шлем, грудь и спину хоронила выпуклая пластинчатая броня. Багряный с серебряным шитьём по краю плащ струился долу и оживал складками при стремительном шаге.

Поравнявшись с Василько, он дружески приобнял его; был Мстислав открыт лицом, горяч синеоким взором.

Застывшая панцирная лава слушала князя галицкого, затаив дыхание. Всем осточертело калиться на солнце зазря; хотелось ясности действий, княжеских яств и долгожданного отдыха…

— Всё в мету[144] сказал нам Василько… Прав во многом и князь волынский… Но время ли нам раскидывать камни? Нет! Время собирать!.. Все мы — сыны одной земли Святорусской! Так забудем старые споры и распри, и войны с половцами! Во-о-он их столько ныне у стен киевских… Больно смотреть на них…

— Так иди, пожалей иродов! — взорвались отдельные возгласы.

Но Мстислав Удалой будто не слышал, держался своей борозды, ровно шёл один за плугом по пашне; голос его налился звонкой медью:

— Было время, и мы били и полонили половцев… Было — и они нас жгли и громили… Ан ныне чёрные крылья нависли над всеми нами! А когда зло грядёт неведомое, безмерное… краше союз да лад иметь, чем кровь и смерть с половцами. Ежели ноне мы не подымем меч против безбожных татар хана Чагониза… завтре закатится солнце и для нас! Степняки передаться им могут… и силы вражьи стократно умножатся.