Волк простонал:

– Пора... Ну, давайте уже есть!.. Ну что вы какие-то странные...

– Терпи, – каркнул ворон. – Пост – это власть духа над телом.

– Сам постись, – огрызнулся волк. – Мне нельзя, я – романтик.

Оба не отрывая глаз, вытягивали головы, завороженные видом подрумяненной корочки, еще толстой и жирной, что пузырилась множеством крохотных фонтанчиков сока. Запах пошел мощный, провоцирующий, я чувствовал как внутри меня озверевший желудок с голодным воем кидается на ребра, кусает, пытается выбраться наружу и броситься на сладкую добычу.

– Сейчас, – проговорил я, борясь с собой, – вот только корочка чуть поджарится... чтобы хрустела... а то мягковата...

Оба завопили в один голос, романтик и скептик:

– Мужчина не должон перебирать! Мужчина жреть и сырое!

Дрожащими руками я сдернул горячие тушки с вертела...

Потом, осоловевшие от сытости, хотя что пара зайцев на троих мужчин, мы долго сидели у костра, отдувались. Вокруг нас белело то, что можно было принять за обрезки ногтей с пальчиков младенца. Это было все, что осталось от костей, в которых мы все трое искали сладкий костный мозг.

Волк посмотрел по сторонам, зачем-то оглянулся на треугольный темный вход, прорычал с тоскливым завыванием в голосе:

– А может... остаться?

– Как? – не понял я.

– Да просто остаться. Как остался этот... Думаешь, он так и родился чудищем? Нет, сперва явно рыскал по свету в поисках кладов, а то и вовсе – славы, чести, доблести и геройства. Но отыскал эту пещеру, убил хозяина, а сокровища пожалел выносить на яркий свет да на непотребных девок тратить...

Ворон каркнул, явно меня защищая:

– А если на потребных?

Волк оскалил клыки, даже не снизошел до ответа пернатости, а мне сказал уже вовсе с просящей ноткой:

– А тут все в целости! Ничто не уйдет. А там все прогудишь, я ж вижу из какого ты племени!.. Бархатом дорогу устелить, самый дорогой шелк на онучи, лошадей шампанским, ведром заморского вина навоз с сапог смыть... А через неделю опять голяк голяком!

Я посмотрел в упор:

– Ты в самом деле такое хочешь? Ну, в пещере, жить-поживать и добро наживать?

Он некоторое время выдерживал взгляд, потом отвернул голову, опустил, а вместо мощного рыка из пасти вырвался щенячий скулеж:

– Нет, я же волк, а не барсук или какое-нибудь пернатое... Но даже оно молчит. Так не хочется расставаться! Так бы и нестись по степям и лесам, горам и долам, чтобы земля мелькала под лапами, встречный ветер, новые запахи, новые луга и озера, новые схватки, когда клык за клык, хвост за хвост...

Я спросил тупо:

– Но этот же... Властелин подземелий! Как он мог быть с такой рожей героем?

Волк спросил подозрительно:

– А ты что, расист? Или хуже того – видист?.. Сейчас даже женщин не внешность не смотрят, а смотрят... гм...

– На сокровища! – каркнуло с дерева. – На сокровища!

– На сокровища, – сказал волк с явным облегчением. – Что значит, зрят в корень. Если корень тьфу, то и внешность не поможет, а если злата целая пещера, то любая...

Что любая, я не спорил. Вон та в моем мире, которая, выйдя замуж за принца, стала принцессой, а потом, отсудив у мужа деньжат, сокровищ и титул, вышла замуж... или почти вышла за того, у которого сокровищ было еще больше, хоть тот и не был принцем. В моем мире это так привычно, что никто и не подумал, что она должна бы выйти замуж за того офицера или конюха, с которыми спала. А другая из ставших известной благодаря мужу-президенту великой страны, после его гибели вышла замуж за самого богатого человека на свете, пусть дряхлого старца и урода, зато у него одних кораблей было больше, чем у Франции и Германии вместе взятых... Это только в кино королевы идут под венец с бравыми рыцарями, да еще незнатными, а в жизни ищут еще королевистее.