— Не придумывай, — отрезал отец. Он строго посмотрел исподлобья, сверля меня глазами, как крошечными буравчиками. — Мы уже поняли, что тебе не понравилось. Дело вчерашнего дня. Давай-ка драму не разводи, вон, к поступлению готовься лучше, пока совсем не обленилась.

— Я только приехала.

— Ну ты ж там не дрова полгода колола. Небось, вся школьная наука из головы усвистела, пока ты по Миланам и Дубаям каталась.

— Выберем ВУЗ получше, — деловито подхватила мама. — Деньги-то теперь есть.

Я молча рассматривала блик на золотистой кайме стакана. Было интересно — что бы они делали, приведи я доказательства? Огнестрельное ранение, например. Или живого Аркадия с очным признанием.

Наверное, и тут бы нашли способ избежать угрызений совести.

Как всегда.

Я вдруг выдохнула и обмякла, позволяя злости растечься талым снегом. Она больше не жалила меня, обессилела, как лишённая зубов кобра. В детстве родители кажутся непогрешимыми и всезнающими, почти как боги. Ты очень пугаешься, если они вдруг отходят от этого образа, ведь всё твоё представление о мире оказывается под угрозой. А страх тянет за собой ярость.

Но всё это время они были обычными людьми, далёкими от совершенства — вот, какая штука.

Может, я просто выросла, раз могу с этим смириться.

С этим, и с чувством, что последняя ниточка, что удерживала меня здесь, наконец лопнула.

Развод прошёл без моего участия. Один курьер забрал паспорт, другой привёз обратно — вот и всё приключение. Втайне я надеялась, что придётся ехать самой.

Увидеть Макса.

Хотя бы увидеть.

Интернет услужливо подсовывал фотографии, по которым я в точности могла определить, выспался он или опять до утра торчал в кабинете. Я не писала и не звонила, но иногда открывала чат контакта и набирала сообщение, чтобы тут же стереть.

«Ты скучаешь? Я — да».

Вечерами, выключив свет и забравшись под одеяло, я пыталась представить, что он сейчас делает. Может, тоже смотрит на эту луну. А может, занимается сексом с какой-нибудь длинноногой моделью, даже не вспоминая обо мне.

Или встретил кого-то и полюбил.

От таких мыслей хотелось спрятать голову в подушки и никогда больше не дышать. Я будто сама себя пытала, заставляя думать об этом.

И было так больно, что сон приносил облегчение.

Один раз, когда он был в сети, я снова набрала текст. Но стёрла поспешно, ругая себя за слабость. Написала другое — и тоже стёрла. Такие вещи пишутся, чтобы в себе не держать, а не чтобы их кто-то прочёл. Так я себе сказала.

А потом подскочила от булькнувшего уведомления.

«Я вижу, что ты пишешь».

Отвечать я не стала. Закрыла чат, но уснуть не смогла. Всё ждала, что вот-вот придёт продолжение. Но его так и не случилось.

Насущные заботы — плохое лекарство от сердечной муки, но симптомы немного сглаживают. Им бы добавить вкус лимона с имбирём, расфасовать по синим пакетикам — и можно в аптеках продавать.

Поступать я решила в Корее, в приличный, хоть и не самый известный, университет. Мне хотелось уехать отсюда так далеко, как только можно — а что может быть дальше Дальнего Востока?

Всё перевернуть. Не давать себе отвлекаться на глупые страдания, загрузиться так, чтобы на них просто времени не было.