— Научатся, — сказал Щепкин.

— Мне ж их, конечно, не на марш-парад вести… — согласился Коняев. — Мне бы их к лошади приучить, к боевому коню. Чтоб не мешками тряслись. У меня главная беда — кони!

В стороне коноводы прохаживали множество разномастных лошадей, уже оседланных.

— А чем они тебе плохие? Голова, четыре копыта, хвост. Все на месте, — удивился Щепкин.

— Ничего не на месте… — сердито возразил Коняев. — Это же штатские лошади. Мобилизовали их для армии по хуторам, а они, собаки, ничего не умеют, ни к чему не привыкшие. Сырье для мыловарни, а не боевые кони. Нет, под плугом ходить, телегу тащить, невода на рыбпромыслах на бережок вытягивать — этому они обучены. Только мне ж их в наступление вести!

— А скоро? — насторожился Щепкин.

— Сам не знаю, но предчувствую… — шепотом признался Коняев. — Думаешь, закуклились мы тут вокруг Астрахани, с успехом отбиваемся, город не сдадим, и все?

— А куда?

— Полагаю, за Волгу… — подумав, сказал Коняев. — Может, на Ростов кинут, может, на Кубань, а может, и на Терек... Это как скажут! Во! Глянь! Сейчас цирк начнется!

Коняев тревожно оживился, эскадрон усаживался на коней. Сносно держа строй по четыре, отъехал в дальний конец учебного поля, развернулся.

Коняев влез сапогами на скамейку, замахал фуражкой, закричал:

— Дае-е-ешь!

Конница рванула по полю, разворачиваясь в лаву.

— Хорошо идут! — восхитился Щепкин. — Чего ты на них лаешься?

— Ты погоди! У меня там справа, в балочке, пулемет стоит, сейчас поверх голов вдарит! И два парня с динамитными патронами сидят: для звуку артиллерии!

И верно, тотчас же звонко застрочил пулемет, начало грохать в балочке. Лава тут же поломалась, испуганные, не привыкшие к пальбе кони начали вставать на дыбки, сбрасывали всадников, метались по полю. Бойцы, ругаясь, гонялись за ними в клубах пыли, ловили. Разброд.

Коняев закричал отчаянно, бросился помогать.

Щепкин засмеялся. Ничего, этот своего добьется. Во всяком случае, не поведет против белоказачьих эскадронов необученных.

— Здрасьте-пожалуйста! — послышался обиженный голос запыхавшейся Маняши. — Опять ты тут! Ну что ты за человек такой? Ни на минуту одного оставить нельзя!

— Ладно тебе… — пробурчал, поднимаясь, Щепкин.

— Пошли домой, ирод!

— Веди…

Он оперся на ее крепкое плечо, пошел рядом, поглядывая.

Маняша сердилась, выговаривала. Он только улыбался. Что поделаешь — жена!

…Англичане в тот день не прилетали.

Скандал из-за шеф-пайлота Генри Лоуфорда вышел страшенный. Генерал Хольман заявил протест главкому Деникину: британские авиаторы прибыли в Россию для того, чтобы способствовать победе, а не гибнуть в бессмысленных налетах на Астрахань, которую большевики превратили в мощный бастион противоаэропланной обороны.

Глава британской миссии, сам авиатор, словно забыв о собственном требовании массированного бомбометания по Астрахани, упирал на то, что британские авиаторы должны быть использованы для воздушной разведки и связи меж штабами — не более!

Коммодор Норрис, от которого британская миссия при штабе Деникина потребовала объяснений: почему устье Волги в руках противника, что происходит в этой треклятой Астрахани, которую не могут взять столь мощные, сосредоточенные на Каспии объединенные силы, только оправдывался, ссылаясь на густые минные заграждения красных, не дающих возможности оперировать флоту, упоминал о смутных настроениях экипажей…