– Дорогая детка…

И те же самые слова. Но теперь она говорила их мне. Я бросилась в ее объятия, и она крепко прижала меня к себе. Не знаю почему, но вдруг мне пришло в голову, что там, в библиотеке, бабушка могла шептаться с Каролиной.

Я увидела, что папа прощался со своим приятелем. Мне надо было спешить.

– Бабушка!

– Да, детка?

– Вы давно знаете Каролину?

– Довольно давно. А что?

– Вы не знаете, почему она не рассказывает нам о своем брате?

– Что ты имеешь в виду?

Бабушка пристально смотрела на меня. Меж бровей у нее появилась морщинка. Она сердится на меня? Нет, ей не на что сердиться. Я смотрела на нее в упор.

– Я говорю о брате Каролины. Почему она никогда не говорила, что у нее есть брат?

Бабушка покачала головой и удивленно ответила:

– Я не понимаю …

– И я тоже. Ведь Каролина никогда ничего не скрывает от нас.

Бабушка сжала мою руку и хотела что-то сказать, но тут подошел папа. Они заговорили о чем-то другом, но морщинка меж бабушкиных бровей так и не исчезла. Даже когда она стояла у окна купе и махала нам рукой.

– Бабушка, напишите мне! – прокричала я, и она кивнула.

Вскоре после ее отъезда пришло письмо, но, к сожалению, в нем не было ни слова о Каролине и ее брате. Если бабушка и знала что-то, она решила оставить это при себе. Но, может, она ничего и не знала.

Вскоре я перестала об этом думать.

Конец декабря выдался снежным. И дом, и сад, и весь наш город – все утопало в мягком снегу. Вокруг стало тихо и бело. Мы выходили во двор, в это снежное царство, лепили из снега фонарики и вставляли в них стеариновые свечи. На следующий день фонарики заметало бесследно. Снег шел и шел. И мы лепили новые фонарики…

Казалось, в этом белом мире не осталось никого, кроме нас. Но мы не огорчались. С нами ведь был папа. Наконец-то он все время был дома, и мы только сейчас поняли, как нам его не хватало. Дом словно преобразился.

Когда Роланд и я были маленькими, папа проводил с нами гораздо больше времени. А на Надю у него всегда не хватало времени. И только сейчас она словно впервые познакомилась с папой. От его присутствия нам становилось хорошо и уютно, казалось, что он вернулся из долгой поездки. Надя же, напротив, стала беспокойной и неугомонной. Она ревниво следила за папой: чуть только он сядет – Надя забиралась к нему на колени, стоило ему встать – и она тут же просилась на руки.

«Хочу на ручки!» – пищала она, как маленькая, и тянулась к папе. По-моему, она пыталась восполнить упущенное в раннем детстве. Надя капризничала – не отпускала от себя папу ни на шаг, ходила за ним по пятам. Я удивлялась его выдержке. Мое терпение уже давно бы лопнуло, а он – хоть бы что.

Отвлечь Надю от папы могла только Каролина. Хотя бы ненадолго, но все же… Никто так не умел играть с Надей, как она. Они обожали друг друга. При ней Надя успокаивалась, переставала капризничать, вновь становилась прежней. Чувствовалось, что и Каролине с ней хорошо. Она была Наде как сестра. И гораздо лучше меня, потому что никогда не теряла терпения.

После бабушкиного отъезда Каролина казалась немного расстроенной. А может, бабушка тут ни при чем. Может, причиной был снег, из-за которого она оказалась взаперти. Ведь она так дорожила свободой.