— Там же, согласно твоему раскладу, будут проживать вполне приличные ребята, — невозмутимо напомнил Улан. — Делавары, могикане, ирокезы, Чингачгуки с Ункасами…

— Верно! — спохватился Сангре. — Ну-у, тогда никаких санкций. Нехай поют: «Я другой такой страны не знаю…» Я научу. И вольно дышать тоже.

Улан с улыбкой покосился на друга. Надо же — и суток не минуло, как человек узнал новость, практически ставящую крест на их возвращении обратно, и пожалуйста: уже веселится и ликует. И как это у него получается, даже завидно немного. Сам-то он никогда не мог столь открыто, самозабвенно, как умеют одни дети, радоваться. Его трезвый взгляд на вещи во всем подмечал проблемы, вопросы, а мозг терзался от сомнений. Зато энтузиазм Петра клокотал, вырываясь из него, как пар из чайного носика, и сам он чуть ли не светился от удовольствия, витая в эмпиреях.

Однако концовка пламенного рассказа Сангре о радужных перспективах Руси оказалась несколько неожиданной:

— А порох нам все равно надо бы прикупить, — он замялся и неловко пояснил: — Мы ж пушки собирались внедрить, да и… — он чуть помедлил, собираясь с духом, и отчаянно выпалил: — Да и островок на болоте все равно взорвать не помешает.

— Зачем? — поинтересовался Улан. — Хочешь рискнуть и отправиться к птеродактилям?

Сангре упрямо нагнул голову, удивительным образом напомнив некоего молодого бычка, и пробурчал:

— Не то, чтобы хочу, но… пускай будет. Мне его туман… душу греть станет… в далеких странствиях. Что-то вроде таинственной двери в каморке папы Карло.

— Ведущей неведомо куда, — напомнил Улан.

— Неважно, — отмахнулся Сангре. — Главное, ведущей. А там, как знать, вдруг меня под старость лет на приключения потянет: мамонты, саблезубые тигры… Представь, женщина, сплошь покрытая шерстью. Это ж романтика.

— Скорее экзотика, — поправил Улан, — но если тебе так хочется, ладно, пускай, — покладисто согласился он.

Петр с каким-то непонятным облегчением вздохнул, словно боялся, будто друг запретит его прихоть со взрывом островка или станет насмехаться над его желаниями, и, задрав голову кверху, довольно заметил, щурясь от яркого солнца:

— Знаешь, времечко нам досталось так себе, средненькое, но если призадуматься, то ты прав: имеется здесь, по сравнению с двадцать первым веком, куча преимуществ. Да и в нашей с тобой будущей работе их завались: тут тебе и отсутствие адвокатов, и УПК[48] не для бандюков написан, точнее, вообще пока в зачаточном состоянии пребывает…

— А если сравнить с каменным веком, — подхватил Улан, — то мы с тобой и вовсе в раю. Хотя, — он усмехнулся, — ты бы даже и в каменном кучу хорошего нашел, если б мы туда угодили.

— А что, — оживился Сангре. — Запросто. Во-первых, девственная экология…

И он с энтузиазмом принялся излагать другу преимущества жизни в первобытно-общинные времена. Правда, в конце заметил:

— Но, положа руку на сердце, при наличии выбора я бы нынешнее средневековье на тамошние пещеры менять не стал. Хватит, махнули разок не глядя. И без того дешево отделались.

Улан покосился на ярко синеющее, как полевой василек, небо, сугробы искристого снега, высящиеся по бокам от санной колеи, густую зелень огромных корабельных сосен, втянул в себя свежий морозный воздух и добавил в унисон словам побратима: