— Мне очень жаль, что я не смог приехать вовремя, но… — и Гандрас чуточку виновато, но весьма красноречиво развел руками, давая понять, что отдавать золото за свинец не намерен.

И ушел…

Улан взял в руки пару небольших палочек и принялся внимательно их разглядывать. Каждая выглядела, словно изолированный провод, где оплетку заменял тонкий слой серебра, а внутри красовался массивный свинцовый сердечник.

— А если встретиться с крестоносцами и переговорить с ними, — осторожно предложил он. — Ведь если они вначале обменяли свое серебро на гривны новгородских купцов, то возможно, они сами не знают…

— Полчаса назад вернулся, — перебил Петр.

— Откуда? — не понял Улан.

— Из-под Христмемеля, — тоскливо вздохнул Сангре. — Я ж, когда Гандрас ушел, сразу к Кейстуту подался. Так и так, стыдно говорить, но облажался я, дорогой фельдмаршал, выручай. Словом, взял у него полсотни вояк, раскидал фальшак по саням и прямым ходом к замку.

— И что тебе там сказали?

— Главное — не что, главное — как.

— И как?

— Виртуозно и трехэтажно, — зло выпалил Петр. — Представляешь, Дитрих вообще не появился, выслав посланника. Мол, слишком много чести ему базарить с прихлебателем гнусных язычников. А касаемо гривен сказал так: либо это дело рук новгородских купцов, ибо от схизматиков всего можно ожидать. Представь, они еще и смеялись надо мной, стоя на стенах, а когда надоело, попытались из арбалетов достать. Одна стрела вообще рядом с ухом пролетела. Нет, я понимаю, перемирие вчера вечером закончилось, но они ж хорошо видели наш белый флаг, так какого черта?! А один придурок, стоя на стене, снял штаны и нам свою голую задницу зачем-то демонстрировал, и эдак зазывно похлопывал себя по ней. Маньяк сексуальный!

— Нам вроде тысячу четыреста десять штук вручили, — негромко произнес Улан. — Я смотрю, ты не все разломал. Может…

— Не может, — зло перебил Петр. — Проверил я действительно не все, но принцип надувательства и без того понятен. Сверху они положили обычные гривны, а под них… Помнишь, я удивлялся, почему сундуки у ордена такой странной формы: высокие, а в ширину и длину не ахти. Так это они специально для нас их сколотили, площадь поверхности сокращали, гады.

— То есть сверху лежали настоящие? — уточнил Улан. — А много?

— Считать надо. Но скорее всего, они ограничились верхним неполным рядом, где восемь штук и еще тремя рядами в каждом ящике, поскольку фальшак попер из четвертого и пятого, а дальше Гадрас не стал углубляться.

— Три неполных ряда — это двадцать четыре гривны. Плюс в каждом ящике три полных ряда по четырнадцать штук — это еще сто двадцать шесть гривен. Итого получаем полторы сотни. Настоящих, — подчеркнул Улан. — Получается не так уж и плохо, а если во флоринах, то и вовсе красота, — он потер лоб, подсчитывая, и бодро произнес, с улыбкой глядя на Петра: — Почти восемь сотен, которые, считай, с неба на нас свалились.

Он и вправду чувствовал некоторое облегчение. Да, лопухнулись и денег безусловно жаль, но зато теперь гадкую новость можно не сообщать. Конечно, рано или поздно все равно придется ее выложить, но потом когда-нибудь, ибо раз нет выкупа, то оно не горит.