Помню, выйдя из тюремных ворот, я стремглав бросился в машину. У меня было чувство, что меня могут подстрелить прямо на выходе. Я не чувствовал себя в безопасности, пока не оказался дома. Вот тут-то Карен и рассказала мне, что смыла наркоту в унитаз. Восемнадцать тысяч долларов утекли в канализацию. Как она могла? А разве не за этим я дал ей сигнал, спрашивала она. Я не давал сигнала смыть наркотик в унитаз, я просто хотел, чтобы она спрятала его получше на случай, если копы придут с собаками. Тут она принялась кричать и плакать. Я тоже начал кричать на неё. Так мы и орали друг на друга, пока не охрипли. Той ночью я лёг спать с пистолетом в руке.

Когда Микки позвонила утром в субботу, чтобы узнать, как дела, Карен ответила, что всё отлично — я дома. Микки чуть трубку не выронила. Она хотела знать, почему Карен её не предупредила. Они с Джимми могли бы помочь собрать залог. Вот именно поэтому я никому не говорил о своём плане. Именно поэтому с наличными приехали только Карен и её мать. Именно поэтому я заранее застелил постель в камере и приготовился к выходу. Я не хотел, чтобы охранники выкрикивали моё имя. Я не хотел видеть никого, кроме жены и тёщи, когда выйду из тюрьмы.

Микки сказала, что Джимми хочет встретиться со мной сразу же, как только я проснусь. Я велел Карен отвечать, что вокруг полно копов, а вечером мы идём на бар-мицву, так что я встречусь с Джимми не раньше утра воскресенья. Я хотел использовать субботу, чтобы собрать деньги и вообще разнюхать, нет ли опасности.

Воскресным утром мы встретились с Джимми в ресторане «Шервуд» на бульваре Рокавей. Это было популярное местечко, и нас там знали. Я пришел на пятнадцать минут раньше и увидел, что Джимми меня уже ждёт. Он занял кабинку в дальнем конце зала, чтобы видеть всех, кто будет входить в заведение, и все машины, заезжающие на парковку. Хотел проверить, нет ли за мной хвоста.

Он даже не притронулся к мускатной дыне и кофе. В прежние времена Джимми уже уплетал бы за обе щёки не только дыню, но и три-четыре яйца, сосиски, жареную картошку, печенье и тосты, залив всё это огромным количеством кетчупа. Джимми любил кетчуп. Он всюду его добавлял, даже к стейкам. Кроме того, в этот раз он всё время ёрзал. Явно нервничал. В последнее время он начал носить очки и теперь постоянно то снимал, то надевал их.

Я чувствовал себя опустошённым. Не помогло ничто — ни душ, ни свежевыглаженная Карен рубашка, ни парфюм. Ничто не могло заглушить вонь тюрьмы и страха. Увидев меня, Джимми встал. Он улыбался. Он раскинул руки и обнял меня. Мои судебные документы были уже разложены на столе. Джимми взял их у адвокатов. Сев с ним за стол, я ощутил себя почти что как в старые добрые времена.

Внешне, разумеется, всё выглядело отлично. Типа мы обсуждаем с Джимми моё дело по наркотикам, как прежде обсуждали десятки других моих дел. Но на самом деле на этот раз мы обсуждали меня. Я знал, что запалился. Что стал опасен. Я знал, что могу сдать Джимми и заключить сделку с правительством. Я мог сдать «Люфтганзу» и мог сдать Поли. Я мог отправить Джимми и Поли за решётку до конца их дней. А ещё я знал, что Джимми это знает.