Таким образом, когда поступил приказ губернатора эвакуировать в течение трех дней семьи военнослужащих, Скалой, не в пример другим, провожал свою жену на последний уходящий из Львова пассажирский поезд только с одним чемоданом.

Власть градоначальника подходила к концу. Несмотря на охватившую город эвакуационную лихорадку, на душе Скалона было спокойно и благостно, даже как-то торжественно, как у художника, который долго и кропотливо создавал свое полотно, и теперь оставалось сделать пару мазков. Последние мазки – это львовские евреи, с которых он задумал взять выкуп в обмен на гарантию не подвергнуться погромам и не быть взятыми в заложники. Соответствующую почву он уже подготовил, сообщив главному раввину Брауду о своем недовольстве поведением его соплеменников в последнее время и присовокупив, что в его власти повесить «каждого десятого, каждого пятого еврея».

Но при всей своей опытности и прозорливости, а точнее сказать, хитрости Скалой все же допустил досадные ошибки.

Одной из них была недооценка личных качеств одного из своих помощников, «тяжело ранимого малейшей несправедливостью». Посчитав себя обделенным при дележе «трофейного имущества», он решил отомстить, то есть «подложить свинью» своему начальнику. В результате в канцелярию губернатора поступило анонимное письмо, в котором сообщалось о движении транспорта с незаконно присвоенным имуществом в районе Радзивилова.

Бобринский тут же распорядился послать на место титулярного советника Мукалова с заданием «разыскать, обнаружить, задержать и произвести опись». Караван из двух ландо, четырех фаэтонов, двух брэков[223] и одной брички был остановлен уже в Ровно. Чины львовской полиции Постовский и Гродзский, сопровождавшие груз на двух лошадях в английской упряжке, указали принадлежность груза. Губернатор, откровенно недолюбливавший Скалона, велел создать для расследования комиссию под председательством полковника Аддерберга в составе двух офицеров и чина военно-судебного ведомства.

Вторая ошибка Скалона была куда более досадной, и уж ее-то опытный полицейский никак не должен был допустить.

Присматривать за вывезенным в Киев добром было поручено снискавшему за многие годы особое доверие Скалона Антону Костюкевичу, должность которого значилась как «исполняющий делами журналиста градоначальства»[224].

Но генерал не учел, что сожительница журналиста – некая Мария Вальковская – являлась подданной Австрии. И когда та вместе с Костюкевичем явилась в местную полицейскую канцелярию Киева за пропиской, пристав Булла, согласно предписаниям, немедленно установил за ней наблюдение.

Вскоре дворник[225] донес, что на снятую ею квартиру в Предместной Слободке доставлены на подводах какие-то чемоданы и сундуки, коих он насчитал сорок девять штук.

Полиция нагрянула с обыском и оторопела от количества старинных картин, часов, оружия, столового серебра и сервизов с монограммами.

Несмотря на несвязные и путаные объяснения журналиста и его сожительницы, полиции быстро удалось выяснить, куда ведет след.

Следователями Киевского военно-окружного суда на театре военных действий было заведено дело в отношении градоначальника города Львова.