…И снова бал, и снова блеск бриллиантов, на этот раз в Колонном зале в честь бенефиса Риммы Ивановской.
В черном бархатном платье, с розовой камеей на груди, она читала Блока под музыку Грига, волшебная зажигательная смесь, слезы на глазах, непрерывные аплодисменты и «браво!». В финале хлопали до умопомрачения, Ивановская, утопая в розах, сдержанно раскланивалась с публикой, ее голубые глаза, чуть загрязненные временем, блестели от счастья.
Затем пышный фуршет, где собрался цвет нации, друзья дома и сам министр культуры.
Николай Иванович честно сотрудничал с органами безопасности еще с тридцатых годов и подзаложил немало коллег-литераторов, не считая чиновников от культуры, иногда пересекавших ему дорогу. Сотрудничество это он считал естественным гражданским долгом и настолько им гордился, что на узких встречах друзей (между прочим, тоже агентов КГБ, о чем он не догадывался, веря в свою исключительность) провозглашал тост за героев-чекистов, скромно добавляя, что считает себя тоже чекистом. Это производило впечатление, и в литературных кругах ходили слухи, что он давно произведен в генералы и иногда, выезжая в святую обитель на Лубянке, надевает форму и ордена.
Римма тоже помогала органам чем могла, однако как самостоятельная единица котировалась невысоко, поскольку не обладала оперативной хваткой и не могла похвастаться высокой политической подготовкой, мешала ей и артистическая сумбурность, так что использовали ее лишь в паре с мужем, как своего рода декорацию.
Комплименты в адрес великой актрисы великолепно пережевывались вместе с осетриной и молочными поросятами, трупики которых устилали длинный стол.
— Я начал изучать русский и скоро буду читать ваши романы. — радовал Кемаль великого писателя.
— Русская культура затягивает, Кемаль, не боитесь ли вы, что, полюбив наш язык, вы захотите остаться в Москве навсегда? — опытный Николай Иванович без особого труда вел политический зондаж объекта разработки.
— Я слишком люблю рахат-лукум, — засмеялся посол и отправил в рот кусок осетрины.
Вдруг Ивановский засуетился, задергался, превратился в выходящую за все горизонты улыбку и затряс (двумя руками! как еще выразить свою любовь?) короткую толстую руку наголо обритого человека, затем галантно поцеловал руку его молодой спутницы в алом костюме, судя по пресному выражению лица супруги.
— Я хочу сделать вам приятное, дорогой Кемаль, и познакомить с Григорием Бесединым, личным помощником нашего председателя Совета министров.
Учтивые рукопожатия, банальные восторги по поводу бенефиса. Товарищ Беседин оказался отнюдь не тупым сановником и тут же процитировал стих Есенина «Никогда я не был на Босфоре, ты меня не спрашивай о нем.». Кроме того, он еще сказал несколько теплых слов об Ататюрке, которого приветствовал сам Ленин.
Тут подошла Шахназ с красавцем Колосковым, сменившим по случаю бенефиса незамысловатые вельветы бедного художника на гладкий, мышиного цвета костюм (сшитый по заказу в ателье КГБ).
— Надеюсь, вы не абстракционист? — снизошел Григорий Петрович, словно никогда и не видел мастера живописи на утренних совещаниях в своем кабинете.