Геннадий Коршунов им и был, возглавляя отдел второго главного управления КГБ, — за этим невинным названием скрывалась советская контрразведка.
— Что ж, старт дан. — довольно сухо заметил Геннадий Николаевич, остудив Колоскова, рассчитывавшего на поздравления по поводу успешно проведенной комбинации.
— Она обещала пригласить меня на прием, — сказал Колосков, все еще не теряя надежд на похвалы. — И сунула какие-то рубли.
— Есть повод, — заметил немногословный Коршунов. — Сбегай в Елисеевский.
Колосков не заставил себя упрашивать, тем более что желание начальства — это закон.
Восточные женщины уважают мужчин и не бросают слов на ветер, подобно их западным эквивалентам: через месяц Дмитрий Колосков обнаружил в почтовом ящике нестандартный конверт с приглашением на прием в турецкое посольство — еще один маленький успех. О приеме Колосков был наслышан через агентуру в министерстве культуры, именно это почтенное заведение явилось виновником торжества, подготовив проект соглашения с маленьким соседом, которого можно было разнести в порошок одной атомной бомбой — вот бы порадовались предки, натерпевшиеся от янычар и в защите Балкан, и в Крымской войне.
Посол и Шахназ приветствовали гостей недалеко от входа, зал уже наполнился тонким духом культуры, особенно хорошо пахли артистки в самых немыслимых нарядах (одна даже сжимала в руках сумочку из серебряной кольчуги, наследство прабабки), мужчины, как на подбор, надели темные костюмы и такие же галстуки, один Колосков позволил себе явиться в вельветовом пиджаке и бабочке, — все-таки вольный художник.
Подошел к послу с Шахназ и был обласкан.
С чисто восточной любезностью посол обрушил на художника, точнее, майора КГБ, целый водопад благодарностей за вызволение жены из беды и даже пригласил в Стамбул на уик-энд, что привело художника-майора в страшное смущение.
Светская Шахназ, взяв Дмитрия под руку, повела его к другим гостям, что может быть приятнее представлений, улыбок, расшаркиваний и соединения бокалов в едином аккорде?
В свете рамп лучились от счастья знаменитая чета Ивановских: классик советской литературы Николай Иванович, в строгом костюме, со значком лауреата Сталинской премии и звездой Героя Социалистического труда, и Римма Николаевна, стареющая, но вполне съедобная актриса Малого театра, в черном платье со смелым декольте и в бриллиантах с головы до пят.
Друг турецкого народа и его литературы Николай Иванович, кстати, не прочитавший ни одного турецкого автора, но хорошо знавший многие имена, как вице-председатель общества советско-турецкой дружбы, развивал последнюю с послом.
— Как работается, дорогой мой? — спрашивал Кемаль, тоже не читавший ничего советского и тем более Ивановского, но осведомленный, что Россия дала миру Толстого и Достоевского. — Надеюсь, ваш следующий роман получит Нобелевскую.
— Ради бога, Кемаль, не накликайте беду. Неужели вы хотите, чтобы меня постигла судьба этого бездарного Пастернака? Вы читали его «Доктора Живаго»? — небольшого роста, худощавый Ивановский очень напоминал постаревшего петушка с хохолком.