— Эй? — почему-то шепотом повторила я, приближаясь к груде меховых шкур и покрывал. Откинула верхнее. — Эй…

Слова и мысли исчезли из моей головы, как-то я не приучена общаться с умирающими животными. И почему здесь так темно? Может, открыть ставни? Я уже почти готова была струсить, когда увидела ногу. И сапог. О милостивые Духи! Нога дернулась, человек перевернулся и снова застонал. Тихо, жалобно, обреченно.

Не было никакого зверя. На кровати лежал истр Хенсли, что еще полчаса назад угрожал мне расправой. И надо было бы удовлетворенно улыбнуться и уйти, но я… не смогла. В тусклом свете спальни была видна белая до синевы щека и открытые глаза. Но, похоже, дикарь меня не видел. Его взгляд был совершенно бессмысленным. Сосед вздрогнул и свернулся клубком, его колотила крупная дрожь. Даже зубы Хенсли стучали, выбивая болезненную дробь.

Я осторожно прикоснулась к его руке все в тех же перчатках. Пальцы мужчины оказались холодными как лед. Я понятия не имела, что с ним. Лишь с ужасом наблюдала, как Шерх инстинктивно пытается зарыться в меховые шкуры, трясясь в ознобе. Мое присутствие он не осознавал и на вопросы никак не реагировал. Лишь иногда из сухих губ доносился сдавленный стон, почти вой.

— Тепла… — глухо пробормотал он, глядя на меня, но не видя. — Хоть каплю тепла…

Растерянно потоптавшись рядом, я закусила губу, не зная, как поступить. А потом выдохнула и бросилась вон из дома. Правда, довольно скоро вернулась, прихватив с собой маленькую вязаную сумочку с лекарствами бабушки, кружку и кувшин горячей воды. Я понятия не имела, чем болен истр Хенсли, но знала, что его надо как минимум согреть. Человек не может жить, будучи холоднее сосульки. Я вытащила пузырек настойки, смешала с водой, залезла на кровать, прямо в этот ворох мехов, и схватила голову дикаря.

— Надо это выпить, — решительно сказала я, поднося кружку к его губам. Он смотрел в потолок темными безжизненными глазами, и на миг мне показалось, что я обнимаю труп. Но потом Шерх вздрогнул, сглотнул и снова попытался зарыться в мех, трясясь и постанывая.

— Нет-нет, сначала выпить, — строго велела я, нажимая на впалые щеки. Губы рефлекторно открылись, и этого хватило, чтобы влить настойку. Истр Хенсли закашлялся, перевернулся, отталкивая меня, но, кажется, основная часть жидкости все же попала внутрь.

— Так, теперь растереть грудь, — вслух вспоминала я наставления бабушки. Торопливо и стараясь не задумываться над своим неприличным поведением, расстегнула и стащила мужскую куртку, потом теплую безрукавку, после — рубашку соседа, пытаясь добраться до кожи. Он слабо отбивался, но, похоже, сил у дикаря в данный момент было не больше, чем у недельного котенка.

Положила ладонь на обнажившуюся грудь. Холодный. И худой. Все ребра видны. Хотя не тощий, как мне казалось. Жилистый. С тугими крепкими мышцами, широкими плечами и темной дорожкой волос на животе. Я сглотнула, нахмурилась, вылила на ладонь спирт и принялась растирать эту ледяную кожу. Терла и терла, от живота — вверх, к сердцу, пытаясь согреть и шипя что-то ругательное. Растерев, укутала и сползла ниже. Ругаясь уже вслух, стащила грубые сапоги и носки с дырками на пальцах.