Конфетка возвращается к себе и сразу начинает укладывать вещи. Какой смысл дожидаться первого марта и удара молотка, когда молоточки рояля в гостиной уже нанесли удар? Каждый час, проведенный ею здесь, дает Уильяму шестьдесят возможностей унижать и терзать ее; каждая минута, которую ей придется провести за уроками с Софи под нависающей тенью неминуемого расставания, невыносима.
Она выживет — и найдет способ не пойти на панель. Те десять фунтов, что Уильям прислал ей вчера, были оскорблением, насмешкой над тем, что она сделала для его дочери, но у нее куча денег в комоде. Куча! Среди чулок и нижнего белья в ящиках лежат смятые конверты, скопившиеся за время ее пребывания на Прайэри-Клоуз. Так щедр был тогда Уильям, и так не хотелось ей транжирить деньги ни на что, кроме необходимого для завоевания его сердца, что она израсходовала лишь толику того, что регулярно присылали из его банка. Большая часть конвертов, извлекаемых на свет из-под груды фривольных «невыразимых», ненадеванных месяцами одежд, даже не распечатаны и похрустывают богатствами, которые и не снились прислуге. Да что там, даже мелочь, небрежно смахивавшаяся Конфеткой в верхний ящик комода, составила сумму, которую таким, как Джейни, не заработать за год!
Раскладывая свои накопления по надежным местам — монеты в кошелек, купюры — в карман плаща, Конфетка впервые отдает себе отчет в том, что за все время проживания в доме Рэкхэмов она истратила меньше, чем за первые сорок восемь часов на Прайэри-Клоуз. Тогда она была проституткой, и эти деньги не казались ей большими — мужчина отвалил ей от щедрот своих, а завтра их не будет: уйдут на дорогие тряпки или на рестораны. Теперь же, рассматривая их глазами респектабельной женщины, Конфетка понимает, что у нее достаточно средств, чтобы начать новую жизнь по собственному выбору — при условии, что она будет жить скромно и найдет себе работу. Да и сейчас у нее столько денег, что она может уехать хоть на край света.
Собирая пожитки, Конфетка ведет спор с совестью. Должна ли, может ли она сказать правду Софи? Будет ли это милосердием или жестокостью: не объяснить Софи обстоятельства своего отъезда? Будет ли Софи болезненно переживать, лишившись возможности проститься с Конфеткой? Конфетка нервничает, наполовину убедив себя, что действительно размышляет, не изменить ли свое решение, однако в глубине души знает, что не намерена говорить правду. И продолжает собираться в дорогу, будто гонимая животным инстинктом, — голос разума глохнет, как воробьиное чириканье в бурю.
Ей нужен лишь один дорожный чемодан. Ящики с одеждой и вещами, которые Уильям распорядился увезти из дома миссис Кастауэй, так и остались где-то на хранении, а где именно, Уильям не удосужился сказать. Не важно, все равно они ей теперь не нужны. Блядское тряпье, роскошное оперение содержанки. То платье, что на ней, еще одно-два (вот это темно-зеленое, самое любимое) — и больше ничего. Парочка шемизеток, чистые панталончики, чулки, пара обуви — и чемодан уже почти полон. Свой злополучный роман и дневники Агнес Конфетка запихивает в дорожную сумку из шотландки.