— Кто такие? — спросил подошедший к нам гвардейский унтер-офицер.

— Командир первого батальона лейб-гвардии Белорусского егерского полка капитан Руцкий с денщиком. Прибыл по повелению его императорского величества.

— Лейб-гвардии Белорусский? — удивился унтер. — Не слыхал о таком.

— Образован неделю назад указом государя. Позови кого-нибудь из офицеров.

— Ждите здесь, — сказал унтер и направился в кордегардию[75]. Обратно вернулся с молоденьким офицером. При виде его я спешился.

— Гвардии подпоручик Пущин, — поднес офицер руку к киверу. — Лейб-гвардии Московский полк. С кем имею честь?

Я представился, достал из сумки сопроводительную бумагу и протянул ему. Он взял и пробежал глазами.

— Никаких указаний на ваш счет, господин капитан, я не получал, — сказал, покончив с чтением. — Потому пропустить не могу, да еще с лошадьми, — он улыбнулся. — Не желаете ли подождать в кордегардии? Отогреетесь в тепле. Я тем временем схожу и справлюсь у начальства.

— Благодарю, господин подпоручик, — кивнул я. — Моему денщику место найдется? Оба намерзлись.

— Раз он тоже гвардеец… — пожал плечами Пущин. — Следуйте за мной.

Мы подошли к зданию с колоннами, примыкавшему к дворцу слева. Выскочивший из дверей солдат принял у меня повод лошади, и они вместе с Пахомом отправились куда-то устраивать коней. Мы же с Пущиным вошли внутрь. Подпоручик отвел меня в комнату, где на стульях за столом сидели двое юных прапорщиков. Завидев нас, они вскочили.

— Вольно, — махнул им рукой Пущин. — Гвардии капитан, — слово «гвардии» он выделил интонацией, — побудет здесь, пока я справлюсь о нем у начальства. Раздевайтесь, господин капитан, — сказал, повернувшись ко мне. — Ждите. Я постараюсь скоро.

Он повернулся и вышел. Я снял шляпу и примостил ее на стоявшую справа от порога вешалку. Затем расстегнул пуговицы и стащил шинель, повесив ее рядом. Повернулся к прапорщикам. Они, не сговариваясь, уставились на крест на моей шее.

— Ого! — не сдержал восклицание один из них. — Георгий третьего класса! Простите, господин капитан, — добавил, смутившись.

— Ничего, господин прапорщик, — улыбнулся я. — Понимаю ваше удивление. Такой орден у обер-офицера – редкость.

— Позвольте отрекомендоваться! — вскочил восклицавший: — Князь Голицын Александр Петрович.

— Граф Толстой Петр Аркадьевич[76], - встал второй.

— Капитан гвардии Руцкий Платон Сергеевич, — кивнул я. — Командир батальона лейб-гвардии Белорусского егерского полка.

— Не слыхал о таком, — удивился Голицын. Толстой кивнул.

— Преобразован указом государя из сорок второго егерского, — пояснил я, проходя к столу и размещаясь на свободном стуле. — В знак великих заслуг перед Отечеством. Присаживайтесь, господа.

— И чем вы отличились? — поинтересовался Голицын, в свою очередь опускаясь на стул.

— Убили Бонапарта.

— Так это вы? — выпучил глаза Толстой.

— А еще отстояли Малый Ярославец, — добавил я. — Одним батальоном против корпуса. Не позволили французам навести переправы до подхода наших войск. За то государь и пожаловал мне орден, — я коснулся креста на шее. — Георгий четвертого класса у меня к тому времени уже имелся. Получил за Бородино.