— Успел, мама.

— Ну что ж, тогда горе мне. Плохо это, сынок.

— Да почему?

— Да потому. Тебя жалко…

Татьяна Львовна растерялась. Сердце ее материнское и в самом деле трепыхнулось вдруг жалостью к сыну, и чувство вины перед ним тут же подняло свою лохмато–настырную голову: вот и плати теперь, мол, дорогая, за бабское свое счастье…Она отчего–то уверена была , что сын просто надумал себе окаянную эту любовь, впихнул в себя ее силой; просто стыдно ему стало за коварную мать–разлучницу, вот и взвалил мальчишка на плечи ее грех, и искупает его таким образом, носясь с Люсей этой, как с иконой писаной… Не верила она в его любовь, и все тут. Потому и спросила с опаской, стараясь говорить как можно спокойнее да насмешливее:

— А ты хоть жениться на ней не надумал еще случаем?

— М–а–а–м… — страдальчески искривив лицо, протянул Илья.

— Ну что, что мам? От тебя ведь всего можно ожидать! Ты ж меры в подвигах своих не знаешь…Так да или нет?

— Господи, ну что ты несешь, мама… Послушай себя – это ты меры ни в чем не знаешь!

— Ну, поучи меня жизни, поучи!

— Слушай, ма, а как же утром она его в больницу повезет, если ей завтра на работу надо? У нее там строго…

— Ну вот, я же говорю…Она без тебя разберется, сынок! Далась же тебе эта Люся, ей богу! Оставь ты ее!

— Не могу, мам. Не оставлю. Ни за что не оставлю…

Ранним утром следующего дня он решительно открыл красивую лакированную дверь с табличкой «Адвокат Петровская Л.А.», вошел и остановился, оглядываясь по сторонам. Маленькая приемная была пуста. « Интересно, когда она придет?» — подумал он, усаживаясь на удобный офисный стульчик. – « И что надо делать? Может, пока кофе сварить да и отнести этой самой Петровской?»

Звонить Люсе на мобильник он начал с семи утра, каждый раз раздражаясь от звука вежливого, раз и навсегда записанного и равнодушно отправленного в пространство голоса, сообщающего ему, что «абонент временно отключил телефон, или находится вне зоны обслуживания…» И домашний Люсин не отвечал. « Ну и ладно. Буду сидеть тут и ждать. На работу–то она все равно придет… Хоть к вечеру, а придет», — решил он, усаживаясь за Люсин рабочий стол.

— Молодой человек, вы ко мне? – выплыла из двери напротив полная черноволосая женщина с ярко накрашенными красной помадой губами. — Чего вы тут хозяйничаете, как у себя дома?

— Нет, я к Люсе Шуваловой. А вы, наверное, Лариса Александровна? Вы не знаете, когда она придет? Она вам не звонила?

— Представьте себе, нет! – с досадой махнула рукой та. – Обнаглела ваша Люся окончательно — уже и на работу не является. Вот я ее уволю сегодня, пожалуй…

Лариса Александровна долго и обидно ворчала на Люсю, называя ее легкомысленной девчонкой и потенциальной из–за своего поведения неудачницей. Потом она пристально, будто прицениваясь, начала разглядывать Илью и вдруг улыбнулась ему совсем по–свойски. Мальчишка очень, очень ей нравился… Особенно поразило Ларису Александровну его лицо, совсем с одной стороны юное и нежное, а с другой – будто печатью сложных жизненных решений уже и отмеченное. Подумалось ей, что такие, наверное, лица были у прошедших через войну мальчиков–гусаров в те ушедшие в прошлое времена. Показалось даже, будто и от этого мальчика гусарской этой порядочностью за версту несет, и тут же вздохнула она завистливо: эх, молодость, молодость… Сообразив уже в следующую секунду, что мальчика этого, по всей видимости, ей бог в помощь послал, она улыбнулась ему еще шире, еще приветливее: