Этим несчастным казалось, что мы их спасители, но я давно знаю, что это не так. Когда в начале сентября две недоформированные панцердивизии направлялись в Минск для включения в состав моего 29-го корпуса, им обещали, что по мере производства на немецких заводах новых панцеров устаревшую французскую технику заменят на новую немецкую. Правда, если бы нам предстояло воевать с «марсианами», разницы, с моей точки зрения, не было бы никакой. Их суперпанцерам все одно, кто против них выступил – «Сомуа» или «четверка» с усиленной лобовой броней. В любом случае для них это будет как стрельба по тарелочкам; а тарелочка при попадании, как известно, разбивается вдребезги. Не знаю, возможно, я слишком пессимистично смотрю на вещи, но думаю, что именно по этой причине нам так и не выделили новой техники.

Кроме того, уже здесь, перед самым банкетом, я узнал новость, о которой не писали в наших газетах и которую не сообщали по радио. И я понимаю почему – ведь это известие буквально привело меня в ужас. Я имею в виду тот бомбовый удар, который нанесли по Берлину чудовищные марсианские аэропланы. Погибли тысячи людей, разгромлены почти все гражданские министерства, министерство авиации и штаб-квартира Сил Безопасности. В результате этого удара Германия понесла невосполнимые потери, погибли ее лучшие люди, можно сказать, цвет немецкой нации. Правда, надо отметить, что армейское командование от этих ударов не пострадало, но только из-за того, что перед самой войной переехало в тщательно засекреченную полевую ставку^>29.

Возможно, по этой причине банкет в нашу честь мрачной атмосферой больше напоминал поминальное застолье, причем покойниками были мы сами. Мы сидели, ели и пили – причем пили много, лишь чтобы забыть о том, что с момента появления «марсиан» в этом мире Германия оказалась безоговорочно обречена на разгром. Мы потерпели поражение еще тогда, когда сорвался план молниеносной войны с разгромом Советов за шесть недель. И чем дальше, тем больше перед нами вырисовывался ужасающий призрак прошлой Великой войны с ее бесконечными линиями окопов от моря до моря, пропахших неистребимым запахом мертвечины. А то как же иначе… За продвижение в пятьсот метров или, в крайнем случае, несколько километров приходилось платить жизнями десятков тысяч немецких солдат. А потом противник, также согласный платить такую же цену, вытеснял наши истощенные подразделения обратно – и становилось непонятным, ради чего были истрачены жизни множества германских солдат. Но это была смерть медленная, с надеждой на то, что у врага ресурсы для ведения войны и воля к победе иссякнут раньше, чем мы сами окажемся полностью истощены. Но появление «марсиан» обрисовало перед нами сценарий быстрого разгрома и полного уничтожения. К маневренной войне они оказались готовы даже лучше нас самих, и теперь только Всевышний сможет спасти Германию, если, конечно, пожелает обратить на нее внимание.

Я не помню, кто первый обратил внимания на чуть слышный потусторонний глухой гул за окном, от которого внутри нас будто бы начинала вибрировать каждая жилка. Мы бросились к окнам, но ничего не увидели, кроме отражения своих лиц в темных стеклах. Снаружи стояла такая непроглядная тьма, что не стоило и надеяться разглядеть источник этого странного гула. И вот, когда среди этого гула стал прорезаться лязгающий звук гусениц, все поняли что это панцеры, причем совсем не наши… Кто-то крикнул «Марсиане!!!», в банкетном зале поднялась паника; но было поздно. За окном полыхнула ослепительная вспышка – и прямо внутри помещения разорвался тяжелый артиллерийский снаряд. Сразу же погас свет (скорее всего, оттого, что лопнули все лампочки) и воцарился хаос… Кричали раненые, пронзительно визжали немногочисленные женщины, кто-то громко матерился, а кто-то, оставшись на ногах и сохранив частичную вменяемость, стремился прорваться на выход, чтобы попытаться организовать хоть какое-то сопротивление.