Лицо посадника аж красными пятнами пошло. Мои слова были восприняты им как явно тяжёлое оскорбление, да и по дружинникам пронёсся гул и роптание неодобрения.
– Наглец, – скрипнув зубами, сказал тот. – Я, городской посадник боярин Немиров, говорю, что завтра в полдень состоится суд над тобой за оскорбление меня и моего гостя, боярина Зиновьева. Пока же в холодной посидишь.
Я заржал, нет натурально, это был не смех, а именно ржание, высшая точка моего веселья. Уж извините, не сдержался. Вытерев свободной рукой слёзы веселья, я мельком осмотрелся, продолжая контролировать всё вокруг, и взял слово:
– Вот что… посадник хренов. Плевать я хотел на тебя, вора покрывающего, и на твоих дружинников. Нет среди них воев, что со мной справятся, даже если все скопом навалятся, и не новгородский я, совесть за кровь русскую пролитую мучить не будет. Сейчас перебью твоих дружинников, тебе козлу брюхо вспорю и боярину-вору руки срублю, чтобы не брал чужое. У него даже смелости нет выйти, чтобы посмотреть на смерть свою, в последний раз на небо голубое взглянуть, прежде чем перед архангелом предстать. Не помню, кто там на вратах Ада стоит. Предстанет и после пинка в Ад отправится. Воры ведь в Аду обретаются?
Последнее я добавил с сомнением, так как и сам не знал, будучи очень далёк от религии. Во время моего спича хозяин был задумчив, он, шевеля губами, явно переваривал мою речь, мысленно переводя на местный язык. Общались-то мы понимая друг друга, но акцент и множество незнакомых словечек ясно показывали, что я действительно гость заморский. Причём в моих словах не было и доли шутки, то что я сказал, действительно собирался сделать, я очень не любил воров. Тем более тех, кто их покрывает, кто бы он ни был. Ничего, Русь большая, в другие княжества переберусь, на Новгороде свет клином не сошёлся, хотя некоторое время прожить я там планировал. Нужно обтереться среди местных, надеюсь, уже через неделю акцента не будет, и меня никто не отличит от русича. Ну да ладно, это дела будущие, а тут, похоже, разворачивается неприятность, причём не для меня, но местные об этом пока не подозревают.
– Взять, – резко и зло скомандовал посадник.
Этого можно было ожидать, что ещё ожидать с этих твёрдолобых, мол, если вор гостит у него, то он и не вор вовсе. Да как ты посмел уважаемого боярина назвать татем и тому подобное?! Да и наглость мою он явно сбить собирался. Жена его и прислуга сразу в дом юркнули, ну а когда прозвучал приказ, я мгновенно выхватил револьверы и открыл огонь. Неприятно стрелять по своим, но тут выбора не было, или меня – или я их, другого не дано, сами до такой ситуации довели.
Первый же выстрел – и посадник, схватившись за живот, стал оседать, пачкая шубу кровью, защиты под ней явно не было, а револьверы уже грохотали выстрелами, и дружинники, бежавшие ко мне с обнажёнными мечами, получая по пуле, падали, сбитые как кегли, некоторых даже назад отбрасывало. Досталось и обоим холопам вора, хотя они как раз в бой и не лезли. Когда заряды закончились, а их было двенадцать, каморы под курками пустые, я выхватил сабли и, отведя одной шашкой широкий замах одного из двух оставшихся на ногах дружинников, другой вскрыл ему сонную артерию, ничем не прикрытую. Потом крутнулся, пропуская удар второго воина, и вскрыл ему артерию на ноге, отскочив в сторону. Этого хватит.