— Ну, а дальше что?

А дальше предстоял, братцы, путь домой и приятный сюрприз папаше и мамаше: их единственный сын и наследник снова в лоне семьи. Потом я смогу снова завалиться на кровать в моей собственной маленькой берлоге и слушать прекрасную музыку, и в то же время думать, что же мне теперь делать с моей жизнью. Накануне Служащий по Выписке дал мне длинный список работ, которые я мог бы испробовать, и он звонил насчет меня разным вэкам, но я не собирался, братцы, сразу же идти ишачить. Сначало малэнко отдыха и спокойных размышлений в постели, под звуки прекрасной музыки.

Итак — автобус до Центра, потом автобус до Кингзли-Авеню, а там, совсем близко, квартирка в милом блоке 18 А. Можете поверить, братцы, если я скажу, что мое сердце стучало от волнения — тук-тук-тук. Все было вэри тихо в это раннее зимнее утро, и когда я вошел в вестибюль жилого блока, здесь не было ни вэка, кроме тех нагих вэков и фрау с их Трудовым Достоинством. Но что меня поразило, братцы — это как они были почищены: больше не было ни грязных слов, приписанных у ротеров этих Достойных Труженников, ни неприличных частей, пририсованных к их голым тьеллам карандашами развращенных малтшиков.

И еще меня удивило, что лифт работал. Он опустился, будто мурлыча, когда я нажал кнопку, а когда я вошел в него, я снова удивился, увидев, что внутри все чисто.

Итак, я поехал на десятый этаж, и тут, как и прежде, я увидел 10-8, и мой рукер дрожал и трясся, когда я достал из кармана мой клутшик, чтобы открыть дверь. Однако я твердо вставил клутш в замок, повернул, открыл дверь и вошел, и тут я встретил три пары удивленных и даже испуганных глазеров, смотревших на меня: это были ПЭ и МЭ за своим завтраком, но тут был еще один вэк, которого я в жизни не видел, большой толстый вэк в рубашке и подтяжках, совсем как дома, братцы, он хлебал молочный тшай и чавкал яичками с гренками. И никто иной, как этот чужой вэк, заговорил первым:

— Ты кто, дружок? Откуда у тебя ключ? Ступай, пока я тебе не двинул. Выйди, а потом постучи. Ну, говори, в чем дело, быстро.

Папа и мама сидели, будто окаменев, и я понял, что они еще не читали газету, а потом я вспомнил, что газету не приносили, пока папа не уходил на работу. Но тут мама сказала:

— О, ты вырвался. Ты сбежал. Что ж мы будем делать? Мы позовем полицию, ох-ох-ох. О, ты злой, испорченный мальчишка, так нас всех опозорил.

И, поверьте, или "целуй-меня-в-зад", она зарыдала: "У-У-У"

Так что я принялся объяснять, что они могут позвонить в Стэй-Джэй, если хотят, а этот чужой вэк все время сидел нахмурившись и смотрел так, будто был готов двинуть меня в лик своим волосатым, большим, мясистым кулаком. Тут я сказал:

— Отвечай что-нибудь, братец. Что ты здесь делаешь и надолго ли? Мне не понравился тон, каким ты со мной говорил. Заметь это. Ну давай, говори же.

Он был вэк типа рабочего, вэри уродливый, лет сорока, и теперь сидел с открытым ротером, не говоря ни слова. Тогда папа сказал:

— Все это немного неожиданно, сынок. Надо было предупредить нас, что ты придешь. Мы думали, они не выпустят тебя раньше, чем через пять-шесть лет, по крайней мере. Но это не значит, — сказал он, и сказал вэри мрачно, — что мы не очень рады снова тебя видеть, и притом свободным человеком.