«Убить эту стерву! Тварь, предательница! Растопчу! На ветошь порву!»
Еще стоя парализованным вместе со всеми в Пантеоне химеричного божества, он вначале возненавидел Сияющего, который только одним своим премерзким голосом выворачивал душу наизнанку от презрения. Ну а когда эта блестящая тварь с черными внутренностями приблизилась к Анике и та раболепно рухнула перед ним на колени, вся ненависть и презрение перешли на эту низменную представительницу цивилизации сагири. Но похвалив свою шавку, Сияющий вздумал ее еще и наградить. Да не просто, а чем угодно наградить, вплоть до выбора рабского тела. И подлая предательница вдруг возжелала обладать именно телом Михаила Днепрянского!
В первый момент его разум вообще затмила красная пелена чего-то страшного и не поддающегося классификации. А потом он попытался осмыслить себя, уже стоя в центре огромного храма, на вполне привычной и понятной для себя площадке телепортационного портала. По краям концентрических колец стояло около двух десятков расфуфыренных жриц в шикарных, прямо-таки слепящих платьях, а позади них толпился народ. Все они в момент прибытия почти обнаженного раба и его хозяйки мощно пели некую торжественную песнь, но при появлении прибывших постепенно стихли.
Поэтому высокий торжествующий голос Аники наверняка услышали все:
– На наш храм пал выбор благодати!
Она прошагала к краю площадки, одним только приближением своим образуя широкий проход среди пялившихся на нее коллег, остановилась там и крикнула:
– Стража! Взять этого раба, которым меня одарил Сияющий, и доставить его в мои покои главной жрицы!
Михаил к тому времени озверел окончательно, поэтому не мог видеть, как большинство жриц, особенно тех, кто постарше, скривились от зависти, ненависти и досады. Не успел обратить внимания и на их масляные взгляды на него, которые могли поцарапать кожу физически. Он уже не мог к тому времени здраво анализировать происходящее, а просто с диким рычанием бросился на подлую предательницу.
Если бы он сделал это сразу или жрица не успела бы позвать стражу, быть ей со свернутой головой. А так император Рилланкара малость не успел: и сама Аника успела отскочить на несколько шагов назад, и дюжие охранники оказались крепкими, вполне проворными бойцами. Вернее, не так проворными, как многочисленными, и будь их поменьше, взъяренный Михаил расшвырял бы их, как шар боулинга расшвыривает пластмассовые кегли. Первые из нападавших так и покатились в стороны, но вот вторая волна подмяла под себя землянина, придавила его к холодному полу, и десятки рук вцепились в него. Но и тогда он продолжал извиваться как змея.
А жрица, отныне по старинным традициям став и в самом деле главной среди коллег, покрикивала на сопевших от усердия бойцов храмовой стражи:
– Осторожнее, осторожнее! Раб особо ценный, я сама чуть позже займусь его укрощением. Но пока с него и волосок не должен упасть! В цепи его заковать да на стенку моего пыточного покоя поместить!
Пока десяток человек приноравливалось, как сподручнее подхватить пленника и как его потом, извивающегося, вынести, между жрицами, невзирая на присутствие в храме множества замершего в почтении и внимании народа, начался разговор. Первый вопрос последовал от наиболее увешанной золотыми украшениями жрицы: