– Не шлепнут. Мы в пути. Связь плохая. Проверить сложно. Да и не до нас сейчас в Москве.

– Что значит – не до нас?

– По дороге расскажем, – Катя мельком глянула на Пашку. – Новостей много. Только сейчас главное – неназойливо золотой запас протащить. Ты, Паш, уж извини, но свой финансовый вклад в обеспечение победы мировой революции на потом отложи. В Одессе советскую власть облагодетельствуешь. Иначе у ребят все изымут.

– Да я понимаю. Только как мы такую тяжесть протащим?

– Официально. Как шрифты для подпольной типографии.

– Что вы, Екатерина Георгиевна, они первым делом в мешки полезут. Я этот народ знаю.

– Сдадим под расписку. Опечатанными, – Катя похлопала по карману. – Не хмыкайте так презрительно, Герман Олегович. Мы с вами нынче от лица ЧК работаем. С нами шутки плохи. За нами тень Феликса Эдмундовича маячит, пусть он пока будет здоров. Так что нечего торчать столбами.

Пашка запрягал. Герман выкапывал «шрифты». Командирша возилась с мешками, навешивая бирки.

– От чьего лица опечатываете? – мрачно поинтересовался Герман.

– Ломбард № 5, – Катя озабоченно капала сургуч. – Только тут не разберешь без лупы. – Не тряситесь, все нормально будет. Мы хоть и непроверенные, но в авторитете. Без указаний Москвы нас никто не тронет. Команда на броннике – стойкая. Сплошь коммунисты. Тебе, Паш, понравится.

Нельзя сказать, чтобы Пашке так уж понравилось. Особенно когда оружие и тяжелые мешки сдавали. Каптенармус, правда, шутил, когда номера записывал, с ходу предложил один «маузер» на «веблей»[17] поменять. Редчайшая штука, с клеймом английской королевской короны. Катя посулила один «маузер» на ящик патронов и два запасных диска для «льюиса» сменять. Вообще, командирша выглядела веселой, подшучивала. Это малость успокаивало.

Лошадей погрузили в вагон в хвосте поезда. Пашка помогал заводить. Было грустно – свыкся, лошадки хорошие. Добротную бричку, что оставляли у насыпи, тоже было жалко. Уж подумывал, как бы на паре лошадок домой заявиться. Теперь-то тю-тю упряжка.

Пашка рысцой добежал до броневого вагона, откуда махала Катя. Бойцы подхватили за руки, втянули вовнутрь. Паровоз уже дал гудок, лязгнули тяжелые сочленения бронепоезда.

– Проходи, братва, располагайся.

В узком каземате, у бойницы со снятым пулеметом, стояли грубо сколоченные трехэтажные нары. Улыбался Прот. Мигом за шею уцепилась смеющаяся Витка:

– Ой, здоровий, Павлушка!

– Садитесь, – сказала Катя. – В тесноте да не в обиде.

Последним в узкое пространство втиснулся мрачный Герман. Витка церемонно протянула ему ладошку:

– С возвращением, Герман Олегович. Не скучали? А я так дюже.

– И мы скучали, между прочим, – Герман неуверенно улыбнулся. – Какая вы нарядная, Виточка.

Девчонка в наряде сестры милосердия действительно выглядела как-то иначе. Куда тот заморыш оборванный делся? Ну держись, ваше благородие.

– Все живы, все веселы, – уже хорошо. Переходим к текущим делам, пока никто посторонний не влез. Во-первых, куда ты, товарищ Павел, башку сунул? И кто вас учил таким тряпьем головы заматывать?

В дверь отсека без стука сунулся короткошеий боец в кожаной тужурке, под которой виднелась голая потная грудь. Махнул котелком: