– Не на все.

– Настя, милая, ну надо же хоть чуть-чуть соображать! У тебя маленький ребенок, а ты на свидание с маньяком собралась.

– Он не маньяк.

– Не маньяк, значит, женатый человек.

– Нет, он еще тогда говорил, что холостой.

Лариса отмахнулась:

– Я тебя умоляю! Пьяный в поезде, наедине с тобой, что он еще мог сказать-то!

«И то правда, – вздохнула Настя, – а если тогда не врал, то с тех пор много чего изменилось. Я вот ребенка родила…»

– Одумайся, Настенька, – Лариса подошла, обняла ее и поцеловала в макушку, – посмотри на себя, что ты с собой творишь! После того как ты так страшно обожглась, надо быть особенно осторожной, а ты готова путаться с едва знакомыми мужиками. Хочешь еще одного ребенка в подоле принести?

– Рымарев производит впечатление порядочного человека.

– Соломатин тоже производил такое впечатление, и что? Ты произвела на свет Данилку, – Лариса засмеялась своему глупому каламбуру, и Насте вдруг сделалось противно от этого разговора и от самой себя.

– Сейчас ты уже не имеешь права на легкомыслие, потому что отвечаешь не только за себя, – продолжала подруга, – ты мать, а мать прежде всего должна думать о ребенке, а свои хотелки засунуть в самый дальний ящик. Прости, что напоминаю тебе прописные истины, но ты обязана их усвоить, если не хочешь погубить сына и себя самое.

Лариса еще что-то говорила о том, что человек скатывается вниз и не замечает этого, и Настя, если не возьмет себя в руки, оглянуться не успеет, как превратится в алкоголичку, трясущимися руками собирающую пустые бутылки на опохмел.

– Пойми правильно, – заключила Лариса, – я тебя не брошу и постараюсь удержать, но тебе самой тоже надо прилагать усилия.

После этого разговора Настя почувствовала себя так, будто в самом деле весь день собирала пустые бутылки. Мир померк, будущее сузилось до серой свинцовой обыденности, а во рту стало горько от отвращения к себе.

Дело отправили на доследование. Адвокат сказала, что это может быть и хорошо и плохо, в зависимости от того, к какому следователю попадет, но она надеется на лучшее. Вера Ивановна попыталась изменить меру пресечения на подписку о невыезде, но и Мишу, и Малюкова оставили под стражей.

Она вышла на работу, стараясь выглядеть бодро и держаться как ни в чем не бывало. Коллеги были с ней вежливы и вообще вели себя как обычно, звали пить чай, обсуждали новые книги. Премьеры фильмов, правда, тактично обходили стороной, понимая, что кинематограф для нее тема болезненная. Об исключении Веры из партии никто не заговаривал, ведь у нас в стране, слава богу, человек не может быть признан виновным иначе, как по приговору суда, и пока никто не имеет права сказать про нее, что она супруга вора.

Начальница пару раз вызвала ее к себе в кабинет, посочувствовала по поводу того, как Веру угораздило выйти за упрямого и эгоистичного мужика, а потом предложила на очной ставке подтвердить, что Малюков приходил к ним домой и при ней передавал Мише конверт с деньгами. Выдержав долгую паузу, Вера сказала, что если ее вызовет следователь, то она, как коммунистка и просто честный человек, расскажет правду.